Родила первенца в тюрьме. Рожденные в неволе

Таких, как эта малышка, в России, по данным Федеральной службы исполнения наказаний на май 2005 года, числятся 544 ребенка. Все они содержатся в 11 тюремных детских учреждениях.

Приговор на двоих

Интерес к младенцам в зонах вспыхивает периодически. О них вдруг вспоминают журналисты, чиновники, правозащитники. В прессе появляются пространные рассуждения на тему как плохо, если первое, что видит младенец, - это охранник на вышке. Подобные всплески интересов обычно бывают приурочены к двум событиям - большому и маленькому. Большой - это грядущая амнистия, а маленький - визит очередного крупного чиновника в женскую зону, где есть ясли для младенцев. Оба события бывают нечасто.

Споры - хорошо или плохо начать жизнь с колонии интересуют многих, кроме самих матерей-заключенных и тех, кто работает в колониях с детьми. Для них рождение или первые годы жизни младенца за колючей проволокой - просто жизнь.

В среднем по России за год в местах лишения свободы рождается полтора десятка ребятишек. Остальных мамы привозят с собой. По закону, если у осужденной есть дети в возрасте до трех лет, то она имеет право либо оставить ребенка на попечение родных, либо взять его с собой. Та же ситуация и с теми, кто попадает в места лишения свободы будучи беременной. Такие женщины после рождения могут передать младенца родственникам, а могут оставить при себе. Чаще всего оставляют. Причин несколько. Во-первых, ребенок все время заключения будет рядом, а дома часто элементарно некому за ним ухаживать. А тут, на зоне, с малышом можно ежедневно общаться. Это, если так можно выразиться, бескорыстная причина. Но есть и корыстная. Режим для мамочки и просто осужденной женщины в местах лишения свободы - это две большие разницы.

Декрет по статье

Беременные женщины попадают за решетку не так уж и редко. Ожидание малыша не считается состоянием, при котором в тюрьму не посадят. Если преступление небольшой тяжести, то могут до суда оставить на свободе, учитывая состояние. И это, пожалуй, все "льготы". Остальные послабления и без кавычек будут на зоне.

Что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой, регламентирует закон. Там расписано все, вплоть до мелочей:

"В местах содержания под стражей для беременных и женщин, имеющих при себе детей, создаются улучшенные материально-бытовые условия, организуется специализированное медицинское обслуживание, устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения. Не допускается ограничение продолжительности ежедневных прогулок. Не может быть применено в качестве взыскания водворение в карцер..."

В общем, существующие правила содержания таких женщин, конечно, комфортнее, чем у остальных сиделиц. Ведь сажать их можно только в камеры, где содержатся матери с детьми и беременные. Кровати в камерах должны быть только одноярусные, окна с решетками, но без жалюзи...

Хотя правильность законов, как водится у нас, компенсируется не всегда их скрупулезным исполнением. Это касается в первую очередь не колоний, а следственных изоляторов. Там обычно напряженка с местами и количеством сидящих.

Впервые про беременную женщину за решеткой упомянуло Соборное Уложение в 1649 году. Это Уложение - прообраз нынешнего Уголовного кодекса. По нему, женщину, ожидающую ребенка, можно было не только арестовывать, но и казнить. Кстати, именно в связи с беременными впервые в России появилось такое понятие, как отсрочка исполнения приговора. Так вот, по древнему закону, казнить женщину было можно, но с отсрочкой до родов. А после рождения малыша - пожалуйста. В том Уложении казнь вообще была предусмотрена за шесть десятков преступлений.

Приговор почти не слышен

Но до того момента, пока маленький человек попадет за решетку, он может выслушать и приговор.

Из рассказа Елены В.:

Суд начался, когда Оленьке было три месяца. Оставить ее в камере было некому. Медсестра ни одна не согласилась побыть с ребенком, для них это не обязанность, а оставить чужой зэчке стремно. Кто знает, что от нее можно ждать. Всю неделю, пока шли слушания, нас возили в суд. Был разгар лета. Духотища. С молоком у меня проблема, так что надо было все возить в бутылочках. А оно от жары сворачивалось. Перепеленать тоже негде. Ребенок все время на руках орал, а судья даже сидеть не разрешала. Показания надо было давать стоя с Ольгой на руках. Весь суд прошел для меня как в тумане. Ни отвечать, ни спрашивать, ни говорить, а уж тем более думать в такой ситуации я не могла. Ребенок не замолкал, я дергалась, а судья не прервалась ни на минуту...

Кстати, при отправке в суд подсудимого положено обыскивать, как и при возвращении. Елена рассказала, что ребенка всякий раз тоже обыскивали. По настоящему отдохнула Елена, по ее словам, лишь на зоне, когда Оля попала в тамошний садик.

К слову, не у всех женщин нет выбора - брать или не брать младенца в суд. Многие берут лишь для того, чтобы получить, как им кажется, возможность более легкого приговора. Повлиял ли ребенок на срок матери, установить не удалось.

Мадонна в законе

Для обывателя, не связанного с местами лишения свободы, уже сам факт, что где-то дети растут и делают первые шаги за колючей проволокой, - шок и ужас. С одной стороны, это действительно так. Но у каждой медали есть обратная сторона. Существует такая и у тюремного детства.

Лучше всего о нем могут рассказать сами работники домов ребенка в зонах. По их словам, нормальные матери, которые трясутся в колонии за свое чадо, мечтают выйти на свободу с ребенком и дать ему нормальное детство, конечно, есть, но их не большинство. Для многих воспитанников здешних домов малютки выбор стоял весьма простой - жизнь в колонии или смерть на воле. Образ жизни определенной категории беременных женщин и молодых мам "на гражданке" не предполагает нормального питания, отказа от алкоголя и наркотиков, регулярного посещения врача, режима...

У детей некоторых мамаш первые годы жизни в тюремном садике, может быть, самые счастливые

Когда в колонию самой ближайшей к столице области привезли Эльвиру К. с годовалым малышом, то здешним врачам в доме малютки стало по-настоящему плохо. Истощенный, в болячках и каких-то язвах младенец не мог даже плакать. Его выхаживали несколько месяцев. Оказалось, что на воле горе-мамаше было совсем не до Юрика. Она лишь изредка "кормила" его... хлебом, размоченным в водке, чтобы больше спал и не мешал жить матери и ее гостям.

Сегодня Юра совершенно нормальный карапуз с пухлыми щечками, который называет мамой всех здешних женщин. А свою настоящую - нет. Она просто к нему не ходит, а в выделенное для посещения детей время предпочитает перекурить на лавочке с товарками. Здешние нянечки говорят, что если Эльвира, выйдя на свободу через полгода, заберет ребенка с собой, то он, скорее всего, погибнет. Судимость у Эльвиры далеко не первая и менять свой образ жизни она не собирается.

Среди определенной категории осужденных женщин оказаться на зоне мамочкой считается чуть ли не удачей. Кормят их лучше, врачи ближе, работу дают не тяжелую. С семи месяцев беременности, как и на воле, положен декретный отпуск.

По закону, держать малыша в доме малютки при колонии можно до трех лет. Потом, как предполагается, их или отдадут родственникам, или отправят в интернат на воле. Но сплошь и рядом руководство колоний идет навстречу, если матери сидеть недолго и если она попросит не отправлять ребенка. Задерживают детей по просьбе матери и на год, и больше.

Детки в клетке

У детей плохих мамаш первые годы жизни в тюремном садике, может быть, самые счастливые в детстве. Звучит парадоксально, но это так. И вот почему. Как правило, малышей в таких домах малютки при зонах не больше десятка. Персонал - врачи, няни, воспитатели набирают из местных жительниц. Располагаются колонии для мам с детьми в глубинке, где часто никакой другой работы нет. Поэтому местные женщины трудом в колонии дорожат, ведь другой не найти. Текучки кадров не наблюдается. Мать лишь посещает ребенка. А обслуживают его - кормят, моют, лечат, встают по ночам, меняют ползунки сотрудники дома малютки. Как они говорят, многие из здешних мамочек никогда столько внимания детям уделять не будут. Все материальные расходы на жизнь и лечение детей берет на себя государство. Красть за колючей проволокой в зоне невозможно. Так что здешние дети питаются зачастую лучше, чем многие их сверстники в аналогичных домах на воле.

По словам работников таких домов малютки, серьезная проблема у них только одна - игрушки. Да-да, остро не хватает плюшевых мишек и розовых пупсов. Просто для всего остального есть статьи в бюджете колонии, а для погремушки - нет. Хотя в дар принимать игрушки им позволено. И яркие зайчики, и мячики у детей есть, но их мало и все они - дареные.

Во всех женских зонах для мам с детьми после обеда расписание жизни колонии совпадает с расписанием дня в здешнем садике. Предполагается, что с обеда матери будут общаться с детьми. Но это лишь предполагается. Обязаловки никакой нет. Есть желание - приходи к ребенку, нет желания - свободна. Некоторые мамы и не ходят. Даже на кормление грудью. Но отказ от ребенка не пишет ни одна.

Дело в том, что женщина с малышом в зоне это прямая дорога к амнистии или уменьшению срока.

У всех женщин зоны до сих пор в памяти амнистия начала 2002 года. Тогда помилование коснулось 14 тысяч женщин-матерей. Обошли лишь тех, кто был неоднократно судим или совершил тяжкое преступление.

Отказнички

Для Ирины В. из небольшого сибирского городка осталось, как говорят в армии, "сто дней до приказа". Она практически полностью отбыла свой срок. И уже собирается на волю. Ее маленький сын на волю не выйдет. По крайней мере в ближайшее время. Ирина из стаи мамаш-кукушек. Сына она в доме малютки вниманием не баловала. Объяснив персоналу просто: "Чтоб не привыкать...". Да и сын у нее далеко не первый ребенок. Из трех детей женщины, на воле она родила только старшую дочь. Но где девочка сейчас не знает. Ее лишили родительских прав спустя год после родов за то, что по пьяному делу "забыла" зимой в сквере ребенка на лавочке. Малышке повезло, что в мире есть собачники, которые по вечерам выгуливают псов по темным скверам. Собака и нашла ее. Иначе замерзшего ребенка обнаружили бы лишь утром.

Всех своих детей Ирина подарила государству. Последнего тоже. Отказ она напишет только перед самым выходом, иначе нормальные матери могут устроить ей соответствующие "проводы". Кстати, большинство таких кукушек ждут для подписания отказа именно последнего дня. И практически все отказывающиеся - это женщины, которые уже имели детей.

Ребенка из зоны в таком случае передадут в обычный интернат, и его может усыновить любая семья. Никаких ограничений или специальных процедур для усыновления детишек из зоны не предусмотрено. Но почему-то именно "зоновских" детей усыновляют меньше всего... И среди них самый большой процент тех, кто потом возвращается за колючую проволоку без облегченного режима.

Мария Ноэль - российский журналист, правозащитник, автор проекта «Тюремные дети», женщина, которой самой пришлось выносить ребёнка находясь в СИЗО, а после - растить его в исправительной колонии: «Меня арестовали, как и многих тогда, по «заказу», и всё, что произошло дальше, было для меня полной неожиданностью, как и сама беременность». Мария Ноэль рассказала KYKY, с чем столкнётся беременная женщина, а после – молодая мать, получившая новый социальный статус - заключенная.

KYKY: На каком сроке беременности вы оказались в СИЗО?

Мария Ноэль: На пятом месяце. Вадик – мой третий ребёнок, и забеременела я каким-то чудом. За несколько лет до этого перенесла тяжёлый инсульт, и такие беременности, как моя, требуют большой осторожности. Естественно, руководство СИЗО и врачи понимали это. Ни моя смерть, ни смерть моего ребёнка им были не на руку. Они писали ходатайства в суд, пытались мне помочь. На самом деле, они, конечно, пытались помочь себе избавиться от лишних трудностей… Первое, с чего началась моя «новая жизнь» - издевательства со стороны конвоя. Нет, не физические, а эмоциональные. Я наслушалась разных вариаций на эту тему «надо было думать, когда совершала преступление», «ты ж понимала, что ты делаешь», «мамаша», ну, и так далее. Живот уже был хорошо заметен, и сам факт беременности был постоянным предметом насмешек. Так было не только со мной, это практика общепринятая: «пожурить». Все виды унижения, пожалуй, были опробованы. Я впервые столкнулась с таким отношением к женщине в целом, и в частности, к беременной. Это был шок, я всё время рыдала, а они (конвой) всё время ржали с меня.

Фотографии: Виктория Ивлева

KYKY: Ржали?

М. Н.: Понимаете, это может, странно прозвучит, но они (администрация исправительных учреждений, сотрудники системы ФСИН – прим. KYKY) неплохо относятся к детям. Что-то вроде «я бабушка - я справилась лучше». И отношение к узницам – как к несостоявшимся женщинам, таким «неприкаянным детям». Если женщина ждёт ребёнка, находясь в местах лишения свободы, этой беременности очень быстро найдут объяснение: выгода, глупость, всё, что угодно, кроме того, что этого ребёнка вы любите и ждёте. Никто не будет за вас радоваться, никто не будет вам сочувствовать. Всё, что у вас теперь есть, - вы и ребёнок, плюс те люди, которые вас ждут на воле. Единственное, что можно и нужно сделать – это понять «правила игры», а они есть. В 2011 году мы составили своеобразное пособие по беременности в СИЗО , к прочтению, что называется, рекомендовано.

Перекос в отношении к женщине связан с очень кондовой точкой зрения, советской. Уже больше 60 лет дети в местах лишения свободы содержатся отдельно от мам. Их изолируют, объясняя это «необходимостью», чтобы уберечь от «непутёвых матерей».

У нас очень длинная история, которая берёт своё начало ещё со времен ГУЛАГа. Несмотря на то, что сейчас в лагерях есть много изменений в лучшую сторону, и в целом нельзя сказать, что женщин держат совсем уж за скот, тем не менее, на подсознательном уровне система живёт традициями ГУЛАГа. Мы пережили колоссальное «расчеловечивание», а такие вещи не проходят бесследно.

KYKY: Вы рожали в тюремной больнице?

На эту тему: «Мы все – спецконтингент». Откровения осужденного

М. Н.: Я - нет. У меня было кесарево сечение, и меня оперировал один из лучших врачей Уфы. У меня амбивалентные чувства к тому, что произошло. После родов с нами в одной палате 24 часа в сутки находилось три человека из конвоя… Через какое-то время эти люди перестают восприниматься как чужие. Они не родные, не друзья, но ты их знаешь, привыкаешь… Опять же, моя история – не правило и не исключение. Когда конвоя для сопровождения не хватает, женщин, бывает, пристегивают наручниками к родильному столу. Бывает, этапируют на первые сутки после родов, а ребёнок - как свободный человек – либо находится в роддоме положенный ему срок, если нужно обследование, либо, что чаще, отправляется с матерью в СИЗО. Ниточка и связь рвется очень тихо и незаметно. Постепенно ребёнка отдаляют от мамы. Женщина, родившая в тюрьме, всё время должна доказывать своё право быть матерью. Получив приговор (или даже раньше, оказавшись подследственной), ты точно так же тихо и незаметно перестаёшь быть частью «большого мира» и начинаешь жить порядками и уставами «маленького города», где всё зависит от администрации, а от тебя не зависит ничего.

KYKY : Каков стандартный порядок действий после родов?

М. Н.: Ребёнок и мама возвращаются туда, откуда прибыли в роддом. Вместе либо по отдельности. Если маму ожидает этап, её этапируют вместе с грудным ребёнком в пресловутом «столыпинском» вагоне. По прибытии в исправительную колонию ребёнка помещают в Дом ребёнка, который находится на территории колонии (в городе Хабаровск он находится за территорией). Мама имеет право видеться с ребёнком в свободное от работы время. Сама она содержится в тех же условиях, что и другие заключённые. Ребёнок содержится в колонии до трёх лет. Если маме осталось сидеть год или меньше, то пребывание ребёнка могут продлить и до 4-х лет. Если маме сидеть ещё долго, а ребёнка некому из родных забрать, он отправляется в детский дом. Многие такие мамы и дети больше никогда в жизни не встретятся. Некоторые заберут своих детей из детских домов, и их процент тоже невелик. Единицы уедут из зоны вместе с мамами и больше никогда туда не вернутся.

KYKY: Сколько часов в день мама может провести с ребёнком?

М. Н.: Закон гласит, что в свободное от работы время. А если мамочка не работает? У нас весь отряд некоторое время не работал, и нечем было заняться, кроме «вышивания» или бесконечной «уборки территории», и всё равно - два часа утром и два вечером. А дети – очень маленькие. От рождения до трех лет – тот возраст, когда мама нужна почти круглосуточно. Здесь возникает следующая проблема: у женщины в стрессе, которая никогда раньше не рожала, процесс материнской любви может просто не запуститься как механизм. Любовь - это ведь тоже своего рода процесс. Я не могу сказать, что женщины, которые находятся «там» – совершенно обычные мамы. Нет, им действительно нужна помощь извне.

Я часто слышу даже от правозащитников определение «женщина сложной судьбы» или «да она всё равно сядет» - сарказм такой. Да, это женщины, столкнувшиеся со сложностями. И что теперь? Вывести в чистое поле и «выжечь огнемётами»?

Не каждая узница, имеющая ребёнка, осознаёт себя матерью. Однако неправильно приводить как аргумент привычки (например, курение): «Да какая она мать, вон курит!». Это просто глупости. В зоне курят все или почти все, потому что курение - не просто привычка, но и способ коммуникации, и «универсальная валюта». Нужно говорить не об этом. Нужно говорить о милосердии, а такое слово, к сожалению, встречается всё реже и реже.

На эту тему: Мама, почему ты такая сука? Психотерапевт о созависимости

KYKY: А мама может, например, устроиться нянечкой туда, где содержится ее ребёнок?

М. Н.: Теоретически - да. Я сначала работала няней, а затем стала вести музыкальные занятия. Практически весь персонал, который работает с детьми – это люди «с воли». Нянь набирают из числа заключённых. Как правило, по принципу «неконфликтности» с администрацией, а совсем не по принципу наличия либо отсутствия ребёнка.

KYKY: Это привилегия?

М. Н.: Это хорошие условия, пусть денег и не платят как за работу на «промке». Работа няней у отряда «мамочек» приравнивалась к общественным работам и не оплачивалась. Зато там можно было питаться вместе, если оставалось что-то из продуктов, хотя если об этом узнают - накажут. Детей кормят гораздо лучше, чем узниц. За время моего пребывания только несколько раз были перебои с детской едой, и пока её не завезли в лагерь, у детей несколько дней были перловка и суп на тушёнке. Многие обвиняют тех, кто идёт работать с детьми, за якобы поиск хороших условий. Там есть душ. Да, ужасный и страшный, но это горячая вода. Ты можешь помыться горячей водой два раза в день. Сравните с «баней» раз в неделю. Опять же, в разных колониях и условия разные. Мама, находящая в местах лишения свободы, не особенно может влиять на что-то, касающееся ребёнка, и всё же она обязательно должна эта делать. При этом важно стараться иметь опрятный вид и не терять адекватность.

KYKY: А как администрация реагирует на тех, кто пытается бороться за права собственных детей?

М. Н.: У меня лично была очень странная ситуация: я в полном шоке, но при этом совершенно не «молчащая». Если мне что-то не нравилось - говорила. Ну а когда кормящая мать объявляет голодовку, это совсем трэш. Как только ты начинаешь бороться за права ребёнка - тебе сразу же объявляют «злостное нарушение». У меня таких было 14 или 15.

Особенно смешно сейчас говорить об этих нарушениях, учитывая, что я освободилась по УДО (условно-досрочное освобождение – прим. KYKY) , понимаете да? Все нарушения и поощрения, да вообще всё – в руках администрации. Первому начмеду (потом сменился руководящий состав), который в нашей колонии отвечал за то, как содержатся дети и что едят, было много лет. Он пил, и в принципе, ему всё было безразлично.

KYKY: Какова, на ваш взгляд, самая важная проблема, с которой сталкиваются женщины после освобождения?

М. Н.: Ресоциализация. Женщина выходит – и понятия не имеет, как жить в этом мире, куда идти. Многие за время отсидки забывают, извините, как еда готовится. Многие не забирают детей именно потому, что уверены в собственной несостоятельности, считают, что не смогут позаботиться о ребёнке. А для общества они уже не люди. Нет, не люди второго сорта, а именно – не люди. Ведь в лагеря отправляют, образно говоря, чтобы «сжечь» личность. Нужно об этом писать, говорить, показывать, если мы говорим вообще о гуманизме.

На эту тему: Работа без профессии. Болезнь без диагноза. Дайте детям с аутизмом сделать Беларусь лучше!

KYKY: После показа фильма Натальи Кадыровой «Анатомия любви» и вашего проекта «Тюремные дети», как вы считаете, «лёд тронулся»?

М. Н.: Нам удалось переломить точку зрения ФСИН России на совместное проживание матерей и детей. Понятно, что всё происходит не так быстро, но происходит. Мы с Натальей Кадыровой не были знакомы до того, как появился фильм. Я занималась проектом, а Наташа в это время уже снимала это кино. Я сначала была настроена скептически, типа: ну, ещё одно кино. Всё оказалось не так. Фильм важный, программный, что называется. После его выхода нам начали писать и звонить люди. Спустя год фильм показали на Первом канале. Да, не в прайм-тайм, а ночью, но всё таки показали.

KYKY: Сколько вашему сыну сейчас?

М. Н.: Вадику 11 лет. Мы живём сейчас жизнь, очень далёкую от той. И всё же… Душа после зоны - это выжженное поле. Тем более, женская. У всех разные сложности: кто-то не может найти человека в жизни, близость с мужчиной отходит на второй план. Кто-то снова совершает преступление, просто потому, что попадает назад «в среду» или просто не находит себе места «вне зоны». У нас система мест лишения свободы - это другая эпоха, жизнь, оторванная от большого мира. И назад многие возвращаются. Они выходят и не знают, что им делать в жизни.

KYKY: А сегодня в России кто-нибудь реально занимается помощью женщинам из мест лишения свободы?

М. Н. : Есть движение «Русь Сидящая» (основатель и исполнительный директор фонда «Русь Сидящая» – Ольга Романова, российская журналистка, лауреат премии ТЭФИ, жена осужденного в 2008 году бизнесмена Алексея Козлова – прим. KYKY ) . Фонд занимается помощью в том числе женщинам после освобождения. Важно понять, что это точно такие же люди: им нужно есть, чистить зубы, иметь доступ к медицинской помощи… А самая простая реакция со стороны общества – «сама виновата». Всё, точка. Я глубоко убеждена, что если женщину пересадить из одной почвы в другую, она способна корни пустить: и дом, и дети – всё будет. Я такие примеры знаю. Позиция «сама виновата, сама и отвечай» – по-настоящему асоциальна.

KYKY: О чём вспоминать страшнее всего? Из «той жизни» в зоне?

М. Н.: Есть вещи, которые ты будешь переосмысливать столько, сколько живёшь. Самое страшное - смерть. За время моей жизни в лагере я стала невольным свидетелем того, как оборвались две жизни: неожиданно, непостижимо. Смерть женщины и смерть ребёнка. Я пишу книгу. Переписываю, думаю вот уже десять лет, как об этом рассказывать. И есть вот такой отрывок:

На эту тему: Ребенку нужен хотя бы один адекватный любящий взрослый рядом

Маленький город – книга о женской тюрьме, портреты и жизни героинь, несколько из тысяч и тысяч женщин, которые никому не нужны. Я попробовала описать их там – там, где жизнь стоит как болото, где, чтобы жить, недостаточно просто дышать, просто придумывать, как выжить. Где дети – новорожденные – средство манипуляций, а слова «радость» и «счастье» – вызывают усмешку. После которой они, с выжженной душой приходят в большую жизнь, становясь нашими соседями по миру. Жизнь в женской тюрьме страшная, душная и подчиняется неведомым людям законам.

Публикуя сейчас эти записки, я выполняю два обещания. Одно – уже умершей женщине, как памятник на её безымянной могиле, другое – матери погибшего ребенка. Остальные новеллы – исходя из собственной невозможности не писать об этом. Это трудно читать, судьбы женщин тюрьмы не вызывают сочувствия, чаще всего звучит разнообразных форм комментарий: «А что вы хотите, они преступницы, и тюрьма – не санаторий». И поскольку таких комментариев предостаточно, я в качестве эпиграфа взяла другой – тот, что у меня и, я очень на это надеюсь, у многих еще людей находит отклик и побуждает к мыслям, эмпатии, рефлексии. А у кого-то – к действиям. Это слова замечательного фотографа, много лет снимавшей женские тюрьмы, Виктории Ивлевой: «Я не могу заставить себя не жалеть их».

Наташа

Наташа пришла в отряд в положении. Провела в СИЗО пять месяцев. Даже странно, как медленно текли её дни во время следствия и суда. Обычно в делах, каким было её дело, все проходит быстро, без сучка и задоринки – месяц-другой, и «столыпин». Она была осуждена на два года за кражу. На воле у нее остался старший ребенок, а младшего она носила уже в тюрьме. Наташа была из небогатой семьи, дочерью очень добрых, но замученных бедностью людей. В их деревне и работать-то было негде. Что земля давала, то и ели. Пила смертно, конечно, не без того. В свои двадцать три года выглядела отвратительно. Видимо, жизнь не то что не казалась ей медом, а совсем была невыносимой.

Она была очень некрасивой. Беременность предполагает, что женщина хорошеет, даже в условиях несвободы. Но дитя внутри освещает и делает жизнь осмысленной не для всех – Наташа была из таких. Возможно, она стала бы даже хорошенькой – некрасивость необязательна при носе-картошке и маленьких глазах. Даже распухшие во время беременности дочерью губы после родов стали обычными полными губами молодой женщины. Наверное, всю красоту, как говорят в народе, забрала дочка.

На эту тему: Знаете, у кого в Беларуси самая незавидная судьба? У тех, кто вынужден ухаживать за своими стариками

Но и роды не украсили Наташу. Она осталась прежней – с сальными волосами, которые были обесцвечены перед самой посадкой – это было видно по черным отросшим корням, нездоровым желтым цветом лица, прыщами. В маленьком городе нерях не любят. Не только те, кому неряшливость просто отвратительна, как факт. Не любят все, потому что спальня – одна на всех. Кровати стоят так близко друг к другу, что ты можешь почувствовать малейшую перемену в изменении запахов соседки. Именно поэтому здесь на вес золота дезодоранты и все косметические принадлежности, которые могут создать приятные обонятельные ощущения. Но откуда ей было их взять – эти достижения цивилизации, которые здесь можно только получить от родных, купить в лавке или обменять на что-то.

Наташа потом приспособилась – стирала белье, помогала мыть полы. Но до этого прошло столько мучительных для нее дней. Никто не хотел подходить к ней близко. Никто не хотел сидеть с ней за одним столом. Никто не хотел с ней даже говорить. От Наташи всегда шел какой-то запах. Сложно было понять, на что он похож – настолько он был неприятным, отвратительным. Каким-то жутким. Никто и не собирался диагностировать «что это», нет, желающих не было. Взять пахнущую женщину в товарки, помощницы – ну, знаете ли. Так, как орали на Наташу, как её гнали отовсюду – на моей памяти за все два года больше не было ни разу. Только разве что стукачка Оксана получала такую же долю пинков и остракизма.

И тут за дело взялась Стелла – завхоз на зависть всей зоне. Высокая, толстая, властная. Облагородить неопрятную девушку – да-да! – входит в обязанности завхоза. Наверное, другие завхозы применяли более простые методы, чем Стелла, не выискивая сложных путей, добиваясь чистоты нерадивых обитательниц воплями, тумаками, публичным позором и написанными докладными в особо сложных случаях. Но Стелла не была таковой. Ей не была чужда человечность. Она даже была человеколюбива – несмотря на откушенное ею на воле ухо гражданского мужа.

Стелла взяла шефство над Наташей. Завхоз была терпелива. Она проверяла, выстояла ли Наташа очередь в умывальню утром, почистила ли зубы, дождалась ли свободного места в туалете вечером, чтобы совершить хотя бы частичное мытье из майонезного ведерка.

Впервые попадая в маленький город, все мы испытывали одну и ту же проблему, которая мучает всех без исключения. Как сходить в туалет или помыться в помещении, где находится больше, чем пять человек. Отсутствие перегородок, три или четыре унитаза – все это всегда является причиной многодневного, а у некоторых – многомесячного запора. Это называется стрессом новичка. У Наташи был весь букет. Из-за врожденной стеснительности и приобретенной запуганности она не могла заставить себя раздеться в присутствии других людей. Стелла помогла ей. Сначала она орала, ругалась, «чморила» Наташу, использовала, не мудрствуя, все привычные методы воздействия в группе. Пока однажды Наташа не вскинулась и не закричала:

– Я не могу дождаться своего места. Я занимаю, занимаю, а меня все время выгоняют! А потом «отбой», и когда мне мыться?!

И Стелла, подняв от изумления бровь, взяла Наташу за рукав, протащила по коридору, и, влетев в туалет, заорала:

– А ну, быстро подняла руку та, кто сейчас её выгнал!

Желающих сознаться не нашлось, зато мгновенно освободилось место среди плотно стоящих друг к другу двенадцати человек.

Теперь Наташин день начинался и заканчивался, как у всех. И наверное даже лучше, чем у многих. Стелла взяла Наташу «помогалкой». И если судить по настроению и чувству удовлетворения, получаемым от выполняемой работы, у Наташи-помогалки завхоза статус был повыше, чем у секретаря начальника колонии. Наташа стирала белье – свое и Стеллы настоящим порошком «Тайд», с ароматом альпийских лугов и в спокойной уверенности – она знала, что под навесом во дворе всегда есть свободная веревка для сушки. Наташа сушила его, зная, что его никто не украдет, иначе Стелла найдет вора и превратит его жизнь в ад, который не приснится даже самой распоследней «крысе».

Теперь у Наташи была еда. Она ела то же, что и завхоз. Из чувств благодарности и пре-данности она ела после принятия кушаний самой Стеллой и помыв за ней посуду. Наташа четко блюла «субординацию» – никогда не садилась за стол вместе с ней.

Прошло два месяца после Наташиных родов. Жизнь налаживалась, и вместе с этим закономерно приходили другие радости – от встреч с маленькой прехорошенькой дочкой на лице Наташи разливалось умиление. Только вот молоко быстро пропало, у многих приходящих на кормление по часам оно пропадало быстро. Но Наташа продолжала яростно сцеживаться, хотя смысла в этом не видели даже врачи Дома ребенка.

Когда через неделю исчезла последняя надежда, Наташа стала выполнять оставшиеся материнские обязанности по правилам маленького города – два часа в день на прогулке – с такой же тщательностью и пунктуальностью, как и те несколько дней, когда у нее было молоко и она кормила свою маленькую дочку. Её сильно поношенный бушлат – из старых, дряхлых, Стелла все собиралась справить ей новый, да так и не успела – был виден во время каждой прогулки – все положенные два часа утром и вечером. Подруг у нее не было, да она и не стремилась.

Теперь совсем никто не обращал на нее внимания. Лишь старались обойти, потому что запах был неистребим. Никто не заметил, как её увели однажды ночью в медсанчасть. Наташа не вернулась.

Мы все узнали, что она была там, когда однажды утром Стелла сказала, что Наташа сегодня ночью умерла. Что она три дня была в коме. Что очень мучилась, а везти в город никто не хотел – то ли боялись, что не довезут, то ли было недосуг. И у Стеллы – такой могущественной среди обитательниц, такой властной, твердой и жестокой – подрагивало правое верхнее веко – она не в силах была вызвать скорую, отправить Наташу в реанимацию – то была не её епархия. Можно было не сомневаться – если бы Стелла знала, что Наташа вот прямо сейчас корчится от боли, из её рта и носа выходит желчь – гепатит не щадит перед смертью – Стелла подняла бы на ноги все имеющееся начальство, все управление, да что там – весь город Челябинск – и Наташу бы спасли. Но глаз Стеллы дрожал, предательски сухим, лающим, четко поставленным голосом она говорила, что Наташу не смогли спасти. Глядя на нее, очевидно справляющуюся с волнением, я заплакала. Билась мысль: «Она жила рядом с нами и умирала. Она уже пахла смертью, а мы не догадывались и сворачивали с её дороги. Нам бы только знать...». Эта безвозвратность, невозможность вернуть хотя бы один из дней, отмотать все назад – не было бы сейчас такого душащего стыда за малодушие.

На эту тему: Экскурсия в Новинки. За что пациенты ругают отечественную медицину

Стараясь не шуметь, я вышла из комнаты. Я шла и вспоминала, как справлялась с рвотными позывами, когда видела Наташину грязную форму – она только пришла в отряд, была с большим животом. Как ни разу не вызвалась помочь ей. Как молча слушала летевшие в её адрес насмешки и гневные слова, просто выходя в такие моменты в другое помещение. Я шла к дому ребенка, где осталась маленькая Наташина дочка, чтобы повидать её. Слезы текли и текли. Мне было невыносимо стыдно за все, чем я не помогла ей. Наверное, это был один из самых важных дней моей жизни в маленьком городе, потому что мне и сейчас за это стыдно.

В доме ребенка я уже много месяцев работала няней и вела «музыкальные» занятия, через КПП прошла беспрепятственно, нигде не задержавшись. «Вольная» няня первой группы вынесла Ксеню – двухмесячного человечка с самыми голубыми глазами, какие я только видела в жизни. Я спросила, могу ли я удочерить её? Няня грустно улыбаясь сказала, что я далеко не первая из жительниц, кто сегодня интересовался этим. И что, к сожалению, людям с судимостью детей удочерять или усыновлять нельзя. А так она бы отдала как минимум троим обратившимся сегодня. Няня унесла малышку, мы поплакали и разошлись. Вскоре пришло радостное известие. Наташину малышку приедет забирать бабушка – Наташина мама.

А Наташа лежала на периметре. На счастье администрации был крепчайший мороз. Морга в санчасти не было, и тела умерших клали в мешок и выносили на периметр – полосу под забором с колючей проволокой на границе маленького города и большой жизни. Там она и лежала – в мешке на скованной морозом земле – первые четыре дня после своей мучительной смерти, избавившей её от мучительной жизни.

Через четыре дня приехали долгожданные родственники малышки – мама и сестра Наташи. Глядя слезящимися глазами и убирая выскочившую прядку седых волос под черный платок очень сухой маленькой рукой, Наташина мама сказала руководителям:

– Я за внучкой приехала. Дочь забирать не буду. Вы уж похороните её сами. Мне не на что.

Наташа похоронена без креста и таблички. Фамилия не сохранилась, как и место её последнего упокоения. Эта новелла – вместо памятника.

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Если вам довелось рожать в тюрьме, то вы получили исключительную возможность узнать массу таких подробностей, которые даже не снились другим женщинам: можно ли рожать в наручниках и присутствует ли при родах охрана; сколько времени роженица остается в роддоме и каким образом ее отвозят назад в изолятор; обыскивают ли младенца, когда он с матерью выезжает на суд; склоняют ли беременную к аборту; может ли мать воспитывать своего ребенка, если ей разрешили взять его в колонию, и многое, многое другое.

Беременные содержатся в общих камерах - душных, прокуренных, - кормят их той же самой пищей. В больницу роженицу обычно отвозят при первых схватках, если заключенные успевают сообщить об этом администрации. Везут в “автозаке” или на “скорой помощи”, но всегда под конвоем. В некоторых случаях рожающую женщину могут доставить и в наручниках. После родов содержащаяся в трудколонии женщина должна через два месяца приступить к работе. Ребенок остается в больнице положенное время - 5-6 дней, а потом, если он здоров, его возвращают матери. С этого момента, или чуть раньше, мать начинает жить в отдельной, приспособленной для таких случаев камере, в которой могут находиться только беременные или кормящие. Так написано в “Законе о содержании под стражей”. Но, как и многое другое, предусмотренное этим актом, чаще всего остается простой декларацией, благим намерением, из тех, которыми вымощена дорога…в ад.

Если у матери нет грудного молока, администрация помогает ей с искусственным питанием. Однако известен случай (это произошло в архангельском СИЗО), когда мать, потеряв молоко после падения с верхнего яруса, не могла добиться от администрации искусственного питания, и была вынуждена в течение двух недель кормить двухмесячного ребенка жеваным хлебом. Это вызвало бунт в тюрьме и тогда администрация была вынуждена изыскать средства для покупки молочных смесей.

Мать в СИЗО практически не разлучается с ребенком, ей некому его оставить, некому передать на время. Единственная возможность временного отдыха матери - это отправка ребенка в больницу.

По достижении ребенком трехлетнего возраста его разлучают с матерью. Никаких обычных на свободе социальных льгот и социального обеспечения беременные и женщины с детьми в заключении не имеют. В целом можно сказать, что положение женщин в СИЗО и трудколониях во многих отношениях оказывается хуже, чем у мужчин. Следствие - распад всей ткани нормальной жизни, т. е. распад семей, неумение обращаться с ребенком, распад отношений с детьми и т. д.

При выезде матери на суд ребенка могут подвергнуть обыску по той же причине. Сложности оперативной обстановки, по правде сказать, заключаются в межкамерных и межличностных связях подсудимых и подследственных. Иными словами, записку “мамочка” может передать, или еще чего. А такого быть не должно. Так уж повелось, что интересы следствия важней интересов ребенка. Хотя здравый смысл подсказывает, что неправильно это, что не может так быть, чтобы невинное дитя самые первые и самые важные месяцы и годы жизни провело …в аду. Даже если его мать и не ангел.

Условия содержания матерей с малолетними детьми в местах лишения свободы

Ст. 100 УИК:

1. В исправительных учреждениях, в которых отбывают наказание осужденные женщины, имеющие детей, могут организовываться дома ребенка. В домах ребенка исправительных учреждений обеспечиваются условия, необходимые для нормального проживания и развития детей. Осужденные женщины могут помещать в дома ребенка ИУ своих детей в возрасте до трех лет, общаться с ними в свободное от работы время без ограничения. Им может быть разрешено совместное проживание с детьми.

2. С согласия осужденных женщин их дети могут быть переданы родственникам или по решению органов опеки и попечительства иным лицам, либо по достижении детьми трехлетнего возраста направлены в соответствующие детские учреждения.
3. Если ребенку, содержащемуся в доме ребенка исправительного учреждения, исполнилось три года, а матери до окончания срока отбывания наказания осталось не более года, администрация ИУ может продлить время пребывания ребенка в доме ребенка до окончания срока отбывания наказания матерью.
4. Осужденные беременные женщины и осужденные кормящие матери могут получать дополнительно продовольственные посылки и передачи в количестве и ассортименте, определяемых медицинским заключением. Осужденные беременные женщины, осужденные женщины во время родов и в послеродовой период имеют право на специализированную помощь.
(в ред. Федеральных законов от 08.12.2003 N 161-ФЗ, от 14.07.2008 N 112-ФЗ)

В интернете наткнулась на эту статью решила кинуть сюда(((

Это очень тяжело читать… Но, наверное, нужно. Это откровения женщины, родившей ребенка в колонии. Рассказ о суровой действительности.
«РОДЫ В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ»
Недавно госпожа Мария Арбатова сказала про женщин, рожающих в местах заключения, что они специально беременеют, чтобы сократить срок пребывания.
Я бы хотела развеять этот миф, который существует как на воле, так и в тюрьме. Я сталкивалась с беременными еще в СИЗО, куда они попадали уже будучи в положении. Их беременность никак не облегчала установленную им меру наказания. Помню, в изоляторе была женщина, которая ходила на заседания с огромным животом, будучи уже на восьмом-девятом месяце. Я удивилась: что же нужно было совершить, чтобы тебя заключили на таком сроке беременности. Оказалось, вполне ординарный случай: кража из супермаркета. В итоге она родила в СИЗО, и только через месяц удалось уговорить, чтобы ее выпустили под подписку о невыезде. Я видела в автозаках женщин, которые ездили на суды с младенцами на руках. Испытание непростое: две клетушки, одна женская, другая мужская, в каждой по 30 человек, большинство из которых курит. В московском изоляторе №6 в Печатниках была отдельная камера №216, где содержались мамочки с детьми. Женщина, уезжая на заседание, могла оставить своего ребенка на сокамерниц. В то время, когда я была в СИЗО, гинеколог приходил крайне редко. Вызвать врача для женщины, у которой начинаются схватки, - целая история: тарабанишь в дверь, зовешь, как там говорят «дежурку», просишь ее вызвать доктора. Естественно, его нет, на месте только фельдшер, а если схватки случаются ночью, то говорят «подожди пока». Порой доходило до критических ситуаций: среди ночи просыпаешься от грохота алюминиевых мисок, которыми женщины стучат по решеткам, чтобы привлечь внимание, и кричат: «Срочно врача!» Я знаю несколько случаев, когда женщины рожали в коридоре, не дождавшись помощи. Если врач все же приезжает, то женщину под конвоем везут в специальную двадцатую больницу в Москве, где есть отделение для тех, кто находится под стражей. Рожает она, пристегнутая наручниками, чтобы, видимо, не сбежала во время родов. Через три-четыре часа женщину везут обратно в камеру, а ребенка оставляют на положенные несколько дней в гражданской больнице. Дай Бог, чтобы у мамы за это время не пропало молоко. Из больницы ребеночка привозят к маме, и их селят в отдельную камеру, где кроме железных кроватей стоят еще и детские. Там я впервые увидела детей, которые спокойно спят под невероятный шум железных дверей. Невозможно передать этот лязгающий звук. Ты сама непроизвольно дергаешься от этого, а они спят беспробудным сном. У этих детишек такое же расписание, как и у их мам: утром проверка, вечером проверка, обед по расписанию. Родивших в СИЗО женщин отправляют уже в колонию, где есть дом ребенка. Их в стране тринадцать, в них содержится около 700 детей.
Вообще для колонии беременные женщины - явление необычное. В основном там все брошенные: кто-то был замужем, но развелся, к кому-то не могут приезжать по финансовым причинам - не у всех есть деньги на билет. У многих не то что свиданий нет, посылок-то не получают. Поэтому забеременеть там могут только те, к кому приезжают мужья на длительные свидания.
Когда я узнала, что беременна, то, конечно, испытала шок, но вопрос, оставлять ли ребенка, даже не стоял. Наверное, меня спасало то, что это был не первенец. Надеялась на свое здоровье и крестьянские корни: представляла, что по уровню условий это будет как в поле в деревне. Не могу сказать, что отношение в колонии ко мне сильно изменилось. Пожалуй, это вызвало дополнительный интерес: я в принципе была не стандартным «клиентом» этого учреждения, а тут еще и такое событие. Прямо меня никто не осуждал, но и жизнь мою никто не облегчил: в 6 подъем, в 10 отбой, в течение дня ни присесть, ни прилечь, рожавшие женщины поймут, что это значит. Прежде всего это тяжело морально, ты постоянно беспокоишься о здоровье ребенка.
Как правило, когда обнаруживают беременность, женщину отправляют в ту колонию, где есть дом малютки, чтобы сразу после рождения туда его забрать. Моя ситуация не совсем стандартна: я не рожала в самой колонии. Примерно за месяц до родов меня перевели в ЛПУ - лечебно-профилактическое учреждение. Первые серьезные анализы, УЗИ мне сделали уже там, когда я была на восьмом месяце. Быть может, врачи и хотели мне помочь раньше, но такой возможности не было: максимум раз в месяц приезжал на зону гинеколог, делали общие анализы крови, мочи. Слава Богу, у меня не было проблем, в противном случае как-то помочь очень тяжело. Само ЛПУ выглядит достаточно забавно, у меня возникли ассоциации с Чеховым, с его описаниями приходских больниц XIX века. Небольшой домик, почти деревенская мазанка, где одна половина - гинекологическое отделение, вторая - родильное. Отделение - это громко сказано: маленькая комнатка, на стенах висят древние щипцы. Пока я там лежала, родили восемь женщин. Один случай сильно врезался мне в память. Девушка-наркоманка родила недоношенную девочку. Врачи удивлялись силе воли ребенка: по всем показателям она не должна была родиться живой, но ребенок еще часов пять боролся за жизнь. Я часто задаю себе вопрос: выжила бы эта девочка, если бы родилась в нормальных условиях? Врачи там опытные, отработавшие в таких условиях по тридцать лет. Все, что можно сделать руками, они делают. Этот роддом при колонии был первым, где принимали роды у ВИЧ-инфицированных. Сейчас это уже не редкость: у нас в СИЗО была ВИЧ-инфицированная мама с ребенком. Мамочки меня поразили: ясно, что это соответствующий контингент, но в моем понимании женщины, готовящиеся к рождению детей, прекрасные, умиротворенные, а не курящие «Приму» или «Яву». При этом я не могу сказать, что они были плохими матерями, все равно старались ухаживать за детишками.
Если нет никаких осложнений, то примерно через пять дней ребеночка и маму везут обратно в колонию, при этом ребенка на скорой помощи, а маму - в автозаке. Иногда происходит разрыв: когда ребеночку нужен дополнительный медицинский уход, его отвозят в гражданскую больницу, а маму все равно отправляют в колонию.
Пожалуй, одна из главных проблем - нарушение связи с ребенком: не знаю, какова здесь «заслуга» пенитенциарной системы. Мама живет с ребенком месяц или максимум два в доме малютки, а дальше она возвращается обратно в отряд и может посещать ребенка в обед и вечером на час. Разумеется, ни о каком кормлении речи не идет. В принципе она может кормить и после возвращения в отряд, но физиологически это сложно: процесс образования молока требует постоянного кормления, нужно сцеживаться, а для этого нет гигиенических условий. Моешься-то раз в неделю, туалет на улице. Поэтому, как правило, кормление прекращается через два месяца. Из-за этого разрыва с ребенком происходит самое страшное: постепенно материнские чувства притупляются. Несколько лет назад ввели такой эксперимент: сделали несколько комнат совместного проживания, где ребенок может жить, как дома, с мамой. Таких комнат очень мало, чтобы туда попасть, нужно быть на хорошем счету у администрации, что не всегда зависит от хорошего поведения заключенной. Когда в доме малютки находится 50 детей, а таких комнат 10, очевидно, что места хватит не всем.
Когда ребенку исполняется три года, его отправляют в детский дом. Иногда делают поблажку: оставляют еще на полгода, если мама должна выйти в течение этого времени. По закону существует некая возможность встречаться с ребенком в детском доме, но в реальности его администрация не хочет брать на себя обузу возить ребенка к маме, а у нее, соответственно, тоже нет такой возможности. Поэтому дети остаются одни именно в том возрасте, когда им так нужна мама.
Есть еще один важный вопрос: в нашей стране не существует системы реабилитации осужденных. Когда ты выходишь, тебе дают 700 рублей, чтобы доехать до дома, даже плацкарт до Москвы стоит дороже. Если у тебя нет родных и близких, у тебя есть только одна возможность - откладывать с зарплаты, которую ты там получаешь. На тот момент, когда я там была, зарплата швеи составляла 500-600 рублей в месяц. Сейчас вроде около двух тысяч. Очень часто бывает, что, выйдя с зоны, женщины теряют квартиры: предприимчивые родственники, «пользуясь случаем», каким-то образом их отнимают. Выйдя из колонии, женщины мало того что не имеют условий для собственной реабилитации, так еще и с ребенком на руках. Неудивительно, что порой некоторые мамочки бросают своих детей на вокзале. Законный выход для освободившейся матери без родных только один - отдать ребенка в детский дом, где можно навещать его на выходных, а самой в это время пытаться найти работу.
Конечно, в колониях разрешены аборты. Тем не менее я знаю, что даже там врачи отговаривали женщин от этого. Если врач видит, что у женщины есть шанс вернуться к нормальной жизни после выхода, то советует родить и потерпеть.
Недавно я была в нескольких тюрьмах в Дании. Невероятно, но у них тюрьма открытого типа без забора, потому что считается, что люди сознательные и не будут бежать, а тех, кому это удалось, все равно рано или поздно поймают. А директор тюрьмы похож на профессора университета: интеллигентный, открытый, ничего не скрывает. Самое главное, там заботятся о том, чтобы человек не выпал из социальной среды: заключенные сами себе готовят, стирают в машинке. Я, например, вышла и забыла, как морковку чистить, потому что ты забываешь, что и как в реальной жизни происходит.
Беременную женщину в Дании сажают только за очень серьезное преступление. Власти предпочитают денежные штрафы. Если женщина все же оказалась в тюрьме, то рожает она все равно в гражданской клинике, находясь там столько, сколько нужно. Только через восемь месяцев женщина идет работать, а ребенок, если его не забрали родственники, находится в детском саду. Утром приезжает такси, забирает малыша и отвозит в обычный муниципальный детский сад, вечером привозит обратно к маме. Меня потрясло такое простое решение этой проблемы. Дети нормально развиваются, социализируются, несмотря на то что мама в тюрьме.
Проект «Жизнь в тюрьме»:
Светлана Бахмина

Аннотация:

Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой.

There is no social rehabilitation of prisoners - psychologically ex-prisoners who sacrificed debt receiving retribution. There is a perception that women are having children specifically in prison, because they know that it will improve their living conditions. Penal Code regulates what to do with the future and has already taken place moms who were behind bars

Ключевые слова:

дети, женщина, социальные реабилитации заключенных

children, women, social rehabilitation of prisoners

УДК 34, 504

Дети попадают в тюрьму только одним образом - когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Бывает, что женщины совершили преступление уже беременными, бывает, они беременеют на длительном свидании (такие разрешены между официальными супругами), вероятнее всего, чтобы получить УДО. В итоге население колоний разрастается без всякого решения судов.

На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 - 120 человек. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 846 человек.

В случае СИЗО, как правило, заключенная рожает под конвоем в таком-то из городских роддомов. До сих пор в маленьких городах или там, где есть проблемы с организацией конвоя, встречается такая практика, когда женщину приковывают наручниками во время родов, если рядом с ней не присутствуют 3 сопровождающих. Следственный изолятор объясняет приковывание наручниками как меру предосторожности в случае отсутствия конвоя.

Для каждого новорожденного соцработник собирает документы, идет в ЗАГС, где оформляют свидетельство о рождении. Сразу же ребенок получает медицинский полис. После родов, если женщина ещё остаётся в СИЗО, возможны два варианта развития событий. Везде, конечно, всё происходит по-разному. Там, где хотя бы немного чтут права человека, женщина остается в роддоме на то время, которое необходимо для восстановления. Если роды прошли нормально, то подследственная находится в роддоме 3-4 дня, как и положено. В это время ребенок находится в палате с матерью под конвоем. Второй вариант, когда маму после родов сразу увозят в СИЗО, где ее помещают в больницу, которая является в действительности той же тюрьмой, но там присутствует врач. Ребенка привозят к матери уже потом, когда ему проведены все необходимые послеродовые процедуры. Мать может ходить на кормления 6 раз в день. В данном случае ребенок лишается грудного вскармливания на время разлуки с мамой. Разлучение матери и ребенка не позволяет выработать удобный ее ребенку график питания. От стрессов и из-за многих других факторов молоко может пропасть. Согласитесь, даже с точки зрения грудного вскармливания, такой режим не гуманен, а с точки зрения акта заботы, пробуждения материнского инстинкта, а, как известно, не у всех он изначально есть. Молоко заменяют кефиром (бывает, что кефир делают и в самой колонии). Для каждого ребенка своя ежедневная норма для кормления. Для возраста выше среднего 200 грамм, среднего возраста 150 грамм, 100 грамм для самых маленьких вместе с картошечкой едят.

С детьми с первых дней их жизни в Доме ребенка работают специалисты: педиатры, логопеды, психологи. Днем с малышами постоянно находится воспитатель, ночью - медсестра. Дети регулярно проходят профосмотры, анализы делают бесплатно в городской поликлинике.

Когда мать уже осуждена и находится в колонии, сценарий может быть немного другим. Из 13 женских колоний, расположенных на территории России, всего 2 имеют роддома, построенные специально для заключенных рожениц. Это колонии в Челябинске и «ИК-2» в Мордовии. Если в колонии не предусмотрено совместное проживание, то мать и ребенка, спустя то малое время, которое им положено провести вместе, разлучают. Ребенка передают в дом ребенка, а мать возвращается в отряд.

Совместное проживание матери и ребенка, это то же, что и жизнь с ребенком дома. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там живут как в комнате общежитии.

Условия проживания новорожденных в «Домах ребенка» на территории тюрем очень плачевны. «Дом ребенка» представляет из себя ветхий, облупившийся барак, с потрескавшимися стенами. В маленьких железных кроватях лежат апатичные младенцы. Они выглядят хрупкими, их лица - сероватого оттенка. У одного из них гепатит, а другие рождены ВИЧ-инфицированными матерями. Так как места явно не хватает, несколько маленьких кроватей стоят на кухне. Комнатная температура зимой редко поднимается выше 8 °C; иногда она опускается до нуля. Спальни битком забиты кроватями, так что между ними трудно ходить. Во многих маленьких кроватях дети сидят на голой клеенке, потому что на всех не хватает постельного белья. «Игровые комнаты» язык не поворачивается так назвать. Это просто пустые помещения, в которых нет ни одного предмета мебели и ни одной игрушки. Воспитательница объясняет нам: «Мы сажаем всех детей на широкий подоконник и разговариваем с ними или рассказываем им сказки». Воспитательница сама является заключенной. Воспитание детей - это ее рабочее место на зоне. В больничном отделении дома грудного ребенка, лежат дети с воспалением легких, ангиной, почечной болезнью и другими заболеваниям. Заключенные сами оборудуют ванную комнату. Работавшие во время беременности со своей небольшой зарплаты. Детей до трех лет, которые живут без мам, будят в пять утра и насильно сажают на горшок. Чтобы нянечки не вставали, привязывают детей колготками к горшкам. Получается, что дети тоже отбывают наказание. Их прогулки проходят за решеткой. Дети просто не видят жизнь за пределами зоны. Дети, которым два-три года, начинают перенимать повадки заключенных. Они начинают произносить такие слова, как «шмон», «внимание, полиция!», опасаются людей в форме.

Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой. Там расписано все, вплоть до мелочей: «В местах содержания под стражей для беременных и женщин, имеющих при себе детей, создаются улучшенные материально-бытовые условия, организуется специализированное медицинское обслуживание, устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения. Не допускается ограничение продолжительности ежедневных прогулок. Не может быть применено в качестве взыскания водворение в карцер...». Но что значит это улучшение в реальной жизни? Женщина будет получать триста грамм творога и дополнительное яйцо в неделю. Вот и все привилегии для беременной и кормящей матери в тюрьме. В тюремных ларьках купить почти ничего нельзя, настолько там некачественная еда, а для кормящих и беременных она просто неприемлема. Зарплаты очень низкие, минус выплата исков и удержаний, оплата формы.

В доме ребенка на территории тюрьмы живут только дети, родившиеся в тюрьме. Вплоть до освобождения мать и ребенок отчуждены друг от друга, но и с выходом на свободу трудности не заканчиваются. Если у матери на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Добиться нормальной социальной реабилитации после освобождения (согласно сайту audit-it.ru, на сегодняшний день освобождающая женщина с ребенком получает выходное пособие в размере 762 рублей. Ни жилья, ни работы, ни психологической помощи). Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет.

Не существует социальной реабилитации заключенных, - психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг. Как правило, большинство детей в тюрьму для малолетних попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то что, воспитано окружением. Детдомовский ребенок в 60% случаев попадает в колонию для несовершеннолетних. И через 20 лет можно посмотреть, что у нас получилось. Это такой эксперимент в динамике. Его результаты невозможно предсказать. Они зависят от того, как устроится жизнь данного конкретного ребенка, как устроится жизнь ребенка.

После освобождения матерей, дети которых были переданы когда-то (по достижении ими 3-х или 4-х лет) в обычные детские дома, не многие вспоминают о своих детях. Обычно освобождающиеся женщины планируют это - но в расчете на «потом», на время, когда они устроятся на свободе. Однако это «потом» часто так и не наступает.

Мы считаем, что в места лишения свободы, где живут дети, должен быть как можно более широкий доступ общественных наблюдателей, волонтеров, неравнодушных людей. Должно быть больше спонсорских денег, чтобы у детей появилось больше игрушек, другое питание, лучшее медицинское обслуживание, поездки за пределы зоны. На практике очень редко применяется ст. 82 Уголовного кодекса Российской Федерации, которая предусматривает отсрочку реального отбывания наказания до достижения ребенком четырнадцатилетнего возраста, осужденным беременной женщине, женщине, имеющей ребенка в возрасте до четырнадцати лет, кроме осужденных к ограничению свободы, к лишению свободы за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста, к лишению свободы на срок свыше пяти лет за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности.

Библиографический список:

1. Козлова Н.А. Рожденные в неволе // Российская газета – 2012. Интернет-портал «Российской газеты» зарегистрирован в Роскомнадзоре 21.06.2012 г. Номер свидетельства ЭЛ № ФС 77 - 50379.
2. «Уголовный кодекс Российской Федерации» от 13.06.1996 N 63-ФЗ (ред. от 23.07.2013, с изм. от 10.10.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 01.09.2013)
3. «Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации» от 08.01.1997 N 1-ФЗ (ред. от 23.07.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 02.10.2013)

Рецензии:

3.02.2014, 11:34 Кузнецова Ольга Владимировна
Рецензия : В статье затронута достаточно актуальная проблема требующая своего разрешения. Статья может быть рекомендована к публикации.