Кто написал брожение умов. Чехов антон павлович - брожение умов - читать бесплатно электронную книгу онлайн или скачать бесплатно данную книгу
Земля изображала из себя пекло. Послеобеденное солнце жгло с таким усердием, что даже Реомюр, висевший в кабинете акцизного, потерялся: дошел до 35,8° и в нерешимости остановился... С обывателей лил пот, как с заезженных лошадей, и на них же засыхал; лень было вытирать.
По большой базарной площади, в виду домов с наглухо закрытыми ставнями, шли два обывателя: казначей Почешихин и ходатай по делам (он же и старинный корреспондент «Сына отечества») Оптимов. Оба шли и по случаю жары молчали. Оптимову хотелось осудить управу за пыль и нечистоту базарной площади, но, зная миролюбивый нрав и умеренное направление спутника, он молчал.
На середине площади Почешихин вдруг остановился и стал глядеть на небо.
Что вы смотрите, Евпл Серапионыч?
Скворцы полетели. Гляжу, куда сядут. Туча тучей! Ежели, положим, из ружья выпалить, да ежели потом собрать... да ежели... В саду отца протоиерея сели!
Нисколько, Евпл Серапионыч. Не у отца протоиерея, а у отца дьякона Вратоадова. Если с этого места выпалить, то ничего не убьешь. Дробь мелкая и, покуда долетит, ослабнет. Да и за что их, посудите, убивать? Птица насчет ягод вредная, это верно, но все-таки тварь, всякое дыхание. Скворец, скажем, поет... А для чего он, спрашивается, поет? Для хвалы поет. Всякое дыхание да хвалит господа. Ой, нет! Кажется, у отца протоиерея сели!
Мимо беседующих бесшумно прошли три старые богомолки с котомками и в лапотках. Поглядев вопросительно на Почешихина и Оптимова, которые всматривались почему-то в дом отца протоиерея, они пошли тише и, отойдя немного, остановились и еще раз взглянули на друзей и потом сами стали смотреть на дом отца протоиерея.
Да, вы правду сказали, они у отца протоиерея сели, - продолжал Оптимов. - У него теперь вишня поспела, так вот они и полетели клевать.
Из протопоповой калитки вышел сам отец протоиерей Восьмистишиев и с ним дьячок Евстигней. Увидев обращенное в его сторону внимание и не понимая, на что это смотрят люди, он остановился и, вместе с дьячком, стал тоже глядеть вверх, чтобы понять.
Отец Паисий, надо полагать, на требу идет, - сказал Почешихин. - Помогай ему бог!
В пространстве между друзьями и отцом протоиереем прошли только что выкупавшиеся в реке фабричные купца Пурова. Увидев отца Паисия, напрягавшего свое внимание на высь поднебесную, и богомолок, которые стояли неподвижно и тоже смотрели вверх, они остановились и стали глядеть туда же. То же самое сделал и мальчик, ведший нищего-слепца, и мужик, несший для свалки на площади бочонок испортившихся сельдей.
Что-то случилось, надо думать, - сказал Почешихин. - Пожар, что ли? Да нет, не видать дыму! Эй, Кузьма! - крикнул он остановившемуся мужику. - Что там случилось?
Мужик что-то ответил, но Почешихин и Оптимов ничего не расслышали. У всех лавочных дверей показались сонные приказчики. Штукатуры, мазавшие лабаз купца Фертикулина, оставили свои лестницы и присоединились к фабричным. Пожарный, описывавший босыми ногами круги на каланче, остановился и, поглядев немного, спустился вниз. Каланча осиротела. Это показалось подозрительным.
Уж не пожар ли где-нибудь? Да вы не толкайтесь! Чёрт свинячий!
Где вы видите пожар? Какой пожар? Господа, разойдитесь! Вас честью просят!
Должно, внутри загорелось!
Честью просит, а сам руками тычет. Не махайте руками! Вы хоть и господин начальник, а вы не имеете никакого полного права рукам волю давать!
На мозоль наступил! А, чтоб тебя раздавило!
Кого раздавило? Ребята, человека задавили!
Почему такая толпа? За какой надобностью?
Человека, ваше выскблаародие, задавило!
Где? Рразойдитесь! Господа, честью прошу! Честью просят тебя, дубина!
Мужиков толкай, а благородных не смей трогать! Не прикасайся!
Нешто это люди? Нешто их, чертей, проймешь добрым словом? Сидоров, сбегай-ка за Акимом Данилычем! Живо! Господа, ведь вам же плохо будет! Придет Аким Данилыч, и вам же достанется! И ты тут, Парфен?! А еще тоже слепец, святой старец! Ничего не видит, а туда же, куда и люди, не повинуется! Смирнов, запиши Парфена!
Слушаю! И пуровских прикажете записать? Вот этот самый, который щека распухши, - это пуровский!
Пуровских не записывай покуда... Пуров завтра именинник!
Скворцы темной тучей поднялись над садом отца протоиерея, но Почешихин и Оптимов уже не видели их; они стояли и всё глядели вверх, стараясь понять, зачем собралась такая толпа и куда она смотрит. Показался Аким Данилыч. Что-то жуя и вытирая губы, он взревел и врезался в толпу.
Пожжаррные, приготовьсь! Рразойдитесь! Господин Оптимов, разойдитесь, ведь вам же плохо будет! Чем в газеты на порядочных людей писать разные критики, вы бы лучше сами старались вести себя посущественней! Добру-то не научат газеты!
Прошу вас не касаться гласности! - вспылил Оптимов. - Я литератор и не дозволю вам касаться гласности, хотя, по долгу гражданина, и почитаю вас, как отца и благодетеля!
Пожарные, лей!
Воды нет, ваше высокоблаародие!
Не рразговаривать! Поезжайте за водой! Живааа!
Не на чем ехать, ваше высокоблагородие. Майор на пожарных лошадях поехали ихнюю тетеньку провожать!
Разойдитесь! Сдай назад, чтоб тебя черти взяли... Съел? Запиши-ка его, чёрта!
Карандаш потерялся, ваше высокоблаародие...
Толпа всё увеличивалась и увеличивалась... Бог знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула и повалила к трактиру. Так никто и не узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли о скворцах, истинных виновниках происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек - это пожарный, ходивший на каланче...
Вечером того же дня Аким Данилыч сидел в бакалейной лавке Фертикулина, пил лимонад-газес с коньяком и писал: «Кроме официальной бумаги, смею добавить, ваше -ство, и от себя некоторое присовокупление. Отец и благодетель! Именно только молитвами вашей добродетельной супруги, живущей в благорастворенной даче близ нашего города, дело не дошло до крайних пределов! Столько я вынес за сей день, что и описать не могу. Распорядительность Крушенского и пожарного майора Портупеева не находит себе подходящего названия. Горжусь сими достойными слугами отечества! Я же сделал всё, что может сделать слабый человек, кроме добра ближнему ничего не желающий, и, сидя теперь среди домашнего очага своего, благодарю со слезами Того, кто не допустил до кровопролития. Виновные, за недостатком улик, сидят пока взаперти, но думаю их выпустить через недельку. От невежества преступили заповедь!»
БРОЖЕНИЕ УМОВ. Подражание А.П.ЧЕХОВУ,
Через базарную площадь идет полицейский пристав Очумелов. Он в новой шинели, хотя на календаре - август месяц, солнце все еще жжет с усердием, а с обывателей льет градом пот. Вчера он получил повышение, которого ждал целых пять лет, и потому теперь желает, чтобы все горожане могли лицезреть новенькие погоны на его шинели. За ним шагает городовой - здоровенный малый, лицо которого, как и у почти всех сегодняшних служителей закона низшей категории, решительно ничего, кроме преданности и усердия, не выражает.
Он шагает за своим начальником шаг в шаг на расстоянии двух метров с решетом, доверху наполненным конфискованной ежевикой - полицейский взял ее на базаре на пробу, дабы лично убедиться, что лесная ягода вкусна, полезна и, не дай бог, не отравит никого из горожан.
Лицо новоиспеченного полицейского пристава, в отличие от рядового надзирателя, довольно четко и определенно выражает одну ясную мысль - он гордо, как хозяин, идет по городу, все встречные обыватели и горожане или шарахаются в сторону, уступая ему дорогу, или почтительно раскланиваются, потому как он олицетворяет в своем лице одновременно законодательную и наказательную власть. Для выражения более сложных мыслей это лицо явно не предназначено!
А в это время с другого конца базарной площади ему навстречу, но еще не видя пристава, бодро шагают три обывателя - из числа местных интеллигентов - городской казначей Кудрин-Медведев, бывший бессменный секретарь партячейки кузнечно-прессового завода "Серп и молот", вскоре ставшего арбузо-литейным цехом корпорации "Симменс, Фридман и сыновья", его старинный собутыльник и вечный корреспондент газеты "НОГА" ("Новая газета" - бывшая газета "Сын Отечества", потом "Старгородская правда") Быков-Зильбертруд и бывший председатель профсоюзного комитета, ныне общественный адвокат Брюшко-Барковский.
На середине площади у возов с отменными астраханскими арбузами (но они почему-то родом с хутора близ Диканьки - как написано в товарно-транспортной накладной продавца Мыколы Гасько) вся троица вдруг останавливается и начинает с подозрением глядеть в небо.
Скворцы полетели - они черной тучей стремительно брызнули с кленов во дворе отца Кузьмы Серпионыча Вратоадова. И теперь кружат над другой стороной базарной площади - высматривают себе деревья в саду городского головы с еще целыми вишнями или сливами. Мимо озабоченных интеллигентов стремительно прошли только что искупавшиеся в реке рабочие конфетно-водочного заводика фабриканта Вальцмана-Потрошенко. Поглядев вопросительно на троих замерших городских демократов, предвестников необычайных событий (они всегда первыми узнавали все городские и даже столичные новости - типа обмена денег или повышения акцизов) рабочие разом раздумали идти на завод и остались в тягостно-радостном настроении ожидания неимоверных событий.
Шедшие вслед за ними студенты бывшего церковно-приходского училища, недавно переименованного в юридическую академию, пошли тише и, отойдя немного, также остановились. Из протопоповой калитки вышел грузный, солидный отец Паисий с дьяконом Феррапонтом, бывшим уральским кузнецом. Они так же замерли, напряженно всматриваясь в небо.
Шедшие в местный монастырь (раньше там была городская тюрьма) босые странствующие богомолки, все в черном одеянии, с котомками за спиной и с иконками в руках, разом замерли на месте.
Штукатуры, до этого добросовестно мазавшие лабаз купца Фертикулина, оставили свои лестницы и ведра и присоединились к фабричным.
- А что случилось-то?! - Разом начали штукатуры, потому как были людьми неместными и боялись полицейских облав, нашествия инородцев и визита инспекторов пожарного надзора и санэпидстанции.
- Та Земля скоро налетит на небесную ось! - Смеха ради изрек кто-то из студентов, давясь от смеха.
- Планета Нибиру приближается к Земле, черная вестница катастроф, как о том писано древними пророками, - тут же молвил второй студент строительного училища, недавно переименованного в академию архитектуры.
Странствующие богомолки, заслышав о скором падении страшной планеты Нибиру, о визите которой им много и туманно говорили святые отцы в разных священных и богоугодных заведениях, разом пали на колени и начали истово молиться.
Новоиспеченный пристав подошел и очумело воззрился на собравшуюся толпу.
- Этта по какому такому случаю без разрешения властей неорганизованная толпа собралась?! - Грозно вскричал он, сверкая очами.
- Да умные люди говорят, что какая-то планета сейчас прилетит!
- Быть не может! Расходитесь!
- Да как же не может, если раз в сто лет огромный метеорит на Землю падает?! - Заорали студенты академии госслужбы (бывшее торговое училище), они уж рады тем, что удастся наконец опорочить пристава.
- Какой-такой метеорит?!
- А то вы не знаете! Такой как Тунгусский! Вы что - в школе не учились? Тогда чего спрашиваете? - Студенты наседали на пристава.
- Я закончил три учебных заведения! -Рявкнул в ответ пристав. - И пааатому прошу не позорить меня в глазах народа! Я государственный служащий!
Пожарный в начищенной до нестерпимого блеска медной каске, до этого описывавший босыми пятками круги на каланче, вдруг куда-то исчез.
Это вызвало новый взрыв эмоций.
- А пожарник-то исчез! - Первыми заорали, как всегда, голосистые студенты.
- Да он, стерва, знает, когда надо пятки смазать!
- Ученый человек, - подкололи студентов академии госслужбы студенты-строители. - В отличие от вас он настоящую академию закончил! Вот и смылся вовремя!
В это время показался городской голова - в тельняшке, в казачьих шароварах и высоченных сапогах, с лихими кавалерийскими усами.
- Пожарные!! - Рявкнул он и все на миг оглохли. - Приготовсь!
- Воды нет, ваше благородие!
- Как нет воды?! А позвать сюда начальника водоканала! Как его? Курочкин? Кочетов? Петухов?
- Не могем найти. Они или на Канарах или на даче...
- Позвать сюда начальника ЖКХ! - Багровея и зверя, крикнул градоначальник.
- Так они - того, - промямлил кто-то из служащих, - тоже за пределами города.
- Развернуть шланги! - Крикнул градоначальник.
- Так нет шлангов.
- Пропили, сволочи?!
- Не успели закупить. Да и денег нет! Народец у нас сейчас скупой или жадный - не хочет жертвовать даже в пенсионный фонд. - Ответил ему кто-то из местных финансистов.
- Вызвать от соседей пожарную команду! Немедленно!
- Так не проедут, ваше благородие. Мост который год на ремонте.
- В обьезд направить!
- Так дороги на ремонте. Денег мало. Да и асфальт пошел какой-то хилый - он тает вместе со снегом...
- Подать сюда пожарный поезд! - Городской голова раскалялся все больше.
- Невозможно! Ваши заместители на нем мгновенно из города укатили, как только услышали про то, что Земля налетела на небесную ось...
- Кто это сказал?!
Толпа зароптала, припоминая имя зачинщика.
- Кажется, Булгаков... - Неуверенно произнес кто-то из местных чиновников.
- Арестовать этого самого Булгакова, распространителя слухов!
- А вот это с большим удовольствием! - Пристав в новой шинели гордо расправил усы. И наклонившись к уху градоначальника, тихо произнес, - Ваше благородие, не пора ли вам отсюда, так сказать эвакуироваться, во избежание недоразумения, а то, сами знаете, народец у нас горячий - сейчас же появятся митинговые крикуны, разом припомнят вам все тридцатилетние грехи, и даже вон те тургеневские барышни, что комара не могут задавить, с зонтиками полезут глаза выкалывать судьям, прокурорам, финансистам, банкирам, как это было ровно сто лет назад!
- А ты откуда знаешь?! - Похолодевшим голосом молвил голова.
- Так бабушка, урожденная графиня Соболева-Гагарина, рассказывала.
- А чего ж ты, дурак, такую звучную фамилию поменял?!
- Исключительно из чувства самосохранения! Оно у меня с детства, вы знаете. Так что, дорогой мой, не пора ли нам делать ноги отсюда?!
- А куда бежать-то? До границы далеко.
-Да куда угодно! Лишь бы подальше, туда, где нас не знают. Чувствует моя пятая точка, что мы накануне грандиозного шухера!!
Рецензии
Здравствуйте, Пётр! Спасибо за подаренные смех и улыбки!))
Хорошо у Вас получается!
______
Как Ростов поживает вкупе с футбольными страстями?!
У нас встреча запланирована с подругами юности, но из-за футбола наша староста предлагает собраться на Дону в Багаевке (её соседка туда переехала жить!))...
Привет, Валюха-Медовуха! А че так Афициально?!
Был с женой в самом центре - сильно толстые и страшно голосистые БРАЗИЛЬЦЫ заполонили всю Театральную площадь. Только их и было видно и слышно. ОНи тогда еще не знали, что будет ничья со Швейцарией!
Цены на все ЗАДРАЛИ все продавцы - в два-три раза. А на икру черную - до небес - то грамм пять тысяч рублей. Но мы не видели, чтоб кто-то что-то покупал!
С одной стороны, за эти деньги можно было глинобитный центр Ростова превратил в 20-этажный монолит-кирпич. С другой стороны, аэропорт, два новых моста, вместо болота на Левом берегу - прогулочная зона как в парке Горького, ИНАЧЕ деньги все равно бы украли и спрятали в америке!
На этой странице сайта находится литературное произведение Брожение умов автора, которого зовут Чехов Антон Павлович . На сайте сайт вы можете или скачать бесплатно книгу Брожение умов в форматах RTF, TXT, FB2 и EPUB, или прочитать онлайн электронную книгу Чехов Антон Павлович - Брожение умов без регистрации и без СМС.
Размер архива с книгой Брожение умов = 4.44 KB
Рассказы –
Антон Павлович Чехов
Брожение умов
(Из летописи одного города)
Земля изображала из себя пекло. Послеобеденное солнце жгло с таким усердием, что даже Реомюр, висевший в кабинете акцизного, потерялся: дошел до 35,8° и в нерешимости остановился… С обывателей лил пот, как с заезженных лошадей, и на них же засыхал; лень было вытирать.
По большой базарной площади, в виду домов с наглухо закрытыми ставнями, шли два обывателя: казначей Почешихин и ходатай по делам (он же и старинный корреспондент «Сына отечества») Оптимов. Оба шли и по случаю жары молчали. Оптимову хотелось осудить управу за пыль и нечистоту базарной площади, но, зная миролюбивый нрав и умеренное направление спутника, он молчал.
На середине площади Почешихин вдруг остановился и стал глядеть на небо.
– Что вы смотрите, Евпл Серапионыч?
– Скворцы полетели. Гляжу, куда сядут. Туча тучей! Ежели, положим, из ружья выпалить, да ежели потом собрать… да ежели… В саду отца протоиерея сели!
– Нисколько, Евпл Серапионыч. Не у отца протоиерея, а у отца дьякона Вратоадова. Если с этого места выпалить, то ничего не убьешь. Дробь мелкая и, покуда долетит, ослабнет. Да и за что их, посудите, убивать? Птица насчет ягод вредная, это верно, но все-таки тварь, всякое дыхание. Скворец, скажем, поет… А для чего он, спрашивается, поет? Для хвалы поет. Всякое дыхание да хвалит господа. Ой, нет! Кажется, у отца протоиерея сели!
Мимо беседующих бесшумно прошли три старые богомолки с котомками и в лапотках. Поглядев вопросительно на Почешихина и Оптимова, которые всматривались почему-то в дом отца протоиерея, они пошли тише и, отойдя немного, остановились и еще раз взглянули на друзей и потом сами стали смотреть на дом отца протоиерея.
– Да, вы правду сказали, они у отца протоиерея сели, – продолжал Оптимов. – У него теперь вишня поспела, так вот они и полетели клевать.
Из Протопоповой калитки вышел сам отец протоиерей Восьмистишиев и с ним дьячок Евстигней. Увидев обращенное в его сторону внимание и не понимая, на что это смотрят люди, он остановился и, вместе с дьячком, стал тоже глядеть вверх, чтобы понять.
– Отец Паисий, надо полагать, на требу идет, – сказал Почешихин. – Помогай ему бог!
В пространстве между друзьями и отцом протоиереем прошли только что выкупавшиеся в реке фабричные купца Пурова. Увидев отца Паисия, напрягавшего свое внимание на высь поднебесную, и богомолок, которые стояли неподвижно и тоже смотрели вверх, они остановились и стали глядеть туда же. То же самое сделал и мальчик, ведший нищего-слепца, и мужик, несший для свалки на площади бочонок испортившихся сельдей.
– Что-то случилось, надо думать, – сказал Почешихин. – Пожар, что ли? Да нет, не видать дыму! Эй, Кузьма! – крикнул он остановившемуся мужику. – Что там случилось?
Мужик что-то ответил, но Почешихин и Оптимов ничего не расслышали. У всех лавочных дверей показались сонные приказчики. Штукатуры, мазавшие лабаз купца Фертикулина, оставили свои лестницы и присоединились к фабричным. Пожарный, описывавший босыми ногами круги на каланче, остановился и, поглядев немного, спустился вниз. Каланча осиротела. Это показалось подозрительным.
– Уж не пожар ли где-нибудь? Да вы не толкайтесь! Чёрт свинячий!
– Где вы видите пожар? Какой пожар? Господа, разойдитесь! Вас честью просят!
– Должно, внутри загорелось!
– Честью просит, а сам руками тычет. Не махайте руками! Вы хоть и господин начальник, а вы не имеете никакого полного права рукам волю давать!
– На мозоль наступил! А, чтоб тебя раздавило!
– Кого раздавило? Ребята, человека задавили!
– Почему такая толпа? За какой надобностью?
– Человека, ваше выскблаародие, задавило!
– Где? Рразойдитесь! Господа, честью прошу! Честью просят тебя, дубина!
– Мужиков толкай, а благородных не смей трогать! Не прикасайся!
– Нешто это люди? Нешто их, чертей, проймешь добрым словом? Сидоров, сбегай-ка за Акимом Данилычем! Живо! Господа, ведь вам же плохо будет! Придет Аким Данилыч, и вам же достанется! И ты тут, Парфен?! А еще тоже слепец, святой старец! Ничего не видит, а туда же, куда и люди, не повинуется! Смирнов, запиши Парфена!
– Слушаю! И пуровских прикажете записать? Вот этот самый, который щека распухши, – это пуровский!
– Пуровских не записывай покуда… Пуров завтра именинник!
Скворцы темной тучей поднялись над садом отца протоиерея, но Почешихин и Оптимов уже не видели их; они стояли и всё глядели вверх, стараясь понять, зачем собралась такая толпа и куда она смотрит. Показался Аким Данилыч. Что-то жуя и вытирая губы, он взревел и врезался в толпу.
– Пожжаррные, приготовьсь! Рразойдитесь! Господин Оптимов, разойдитесь, ведь вам же плохо будет! Чем в газеты на порядочных людей писать разные критики, вы бы лучше сами старались вести себя посущественней! Добру-то не научат газеты!
– Прошу вас не касаться гласности! – вспылил Оптимов. – Я литератор и не дозволю вам касаться гласности, хотя, по долгу гражданина, и почитаю вас, как отца и благодетеля!
– Пожарные, лей!
– Воды нет, ваше высокоблаародие!
– Не рразговаривать! Поезжайте за водой! Живааа!
– Не на чем ехать, ваше высокоблагородие. Майор на пожарных лошадях поехали ихнюю тетеньку провожать!
– Разойдитесь! Сдай назад, чтоб тебя черти взяли… Съел? Запиши-ка его, чёрта!
– Карандаш потерялся, ваше высокоблаародие…
Толпа всё увеличивалась и увеличивалась… Бог знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула и повалила к трактиру. Так никто и не узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли о скворцах, истинных виновниках происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек – это пожарный, ходивший на каланче…
Вечером того же дня Аким Данилыч сидел в бакалейной лавке Фертикулина, пил лимонад-газес с коньяком и писал: «Кроме официальной бумаги, смею добавить, ваше – ство, и от себя некоторое присовокупление. Отец и благодетель! Именно только молитвами вашей добродетельной супруги, живущей в благорастворенной даче близ нашего города, дело не дошло до крайних пределов! Столько я вынес за сей день, что и описать не могу. Распорядительность Крушенского и пожарного майора Портупеева не находит себе подходящего названия. Горжусь сими достойными слугами отечества! Я же сделал всё, что может сделать слабый человек, кроме добра ближнему ничего не желающий, и, сидя теперь среди домашнего очага своего, благодарю со слезами Того, кто не допустил до кровопролития. Виновные, за недостатком улик, сидят пока взаперти, но думаю их выпустить через недельку. От невежества преступили заповедь!»
Было бы отлично, чтобы книга Брожение умов автора Чехов Антон Павлович понравилась бы вам!
Если так будет, тогда вы могли бы порекомендовать эту книгу Брожение умов своим друзьям, проставив гиперссылку на страницу с данным произведением: Чехов Антон Павлович - Брожение умов.
Ключевые слова страницы: Брожение умов; Чехов Антон Павлович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн
Земля изображала из себя пекло. Послеобеденное солнце жгло с таким усердием- что даже Реомюр- висевший в кабинете акцизного- потерялся: дошел до 35-8° и в нерешимости остановился… С обывателей лил пот- как с заезженных лошадей- и на них же засыхал; лень было вытирать.
По большой базарной площади- в виду домов с наглухо закрытыми ставнями- шли два обывателя: казначей Почешихин и ходатай по делам (он же и старинный корреспондент «Сына отечества») Оптимов. Оба шли и по случаю жары молчали. Оптимову хотелось осудить управу за пыль и нечистоту базарной площади- но- зная миролюбивый нрав и умеренное направление спутника- он молчал.
На середине площади Почешихин вдруг остановился и стал глядеть на...
Дополнительная информация
- Читать:
- Скачать:
Случайный отрывок из книги:
Человека, ваше выскблаародие, задавило!
Где? Рразойдитесь! Господа, честью прошу! Честью просят тебя, дубина!
Мужиков толкай, а благородных не смей трогать! Не прикасайся!
Нешто это люди? Нешто их, чертей, проймешь добрым словом? Сидоров, сбегай-ка за Акимом Данилычем! Живо! Господа, ведь вам же плохо будет! Придет Аким Данилыч, и вам же достанется! И ты тут, Парфен?! А еще тоже слепец, святой старец! Ничего не видит, а туда же, куда и люди, не повинуется! Смирнов, запиши Парфена!
Слушаю! И пуровских прикажете записать? Вот этот самый, который щека распухши, - это пуровский!
Пуровских не записывай покуда… Пуров завтра именинник!
Скворцы темной тучей поднялись над садом отца протоиерея, но Почешихин и Оптимов уже не видели их; они стояли и всё глядели вверх, стараясь понять, зачем собралась такая толпа и куда она смотрит. Показался Аким Данилыч. Что-то жуя и вытирая губы, он взревел и врезался в толпу.
Пожжаррные, приготовьсь! Рразойдитесь! Господин Оптимов, разойдитесь, ведь вам же плохо будет! Чем в газеты на порядочных людей писать разные критики, вы бы лучше сами старались вести себя посущественней! Добру-то не научат газеты!
Прошу вас не касаться гласности! - вспылил Оптимов. - Я литератор и не дозволю вам касаться гласности, хотя, по долгу гражданина, и почитаю вас, как отца и благодетеля!
Пожарные, лей!
Воды нет, ваше высокоблаародие!
Не рразговаривать! Поезжайте за водой! Живааа!
Не на чем ехать, ваше высокоблагородие. Майор на пожарных лошадях поехали ихнюю тетеньку провожать!
Разойдитесь! Сдай назад, чтоб тебя черти взяли… Съел? Запиши-ка его, чёрта!
Карандаш потерялся, ваше высокоблаародие…
Толпа всё увеличивалась и увеличивалась… Бог знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула и повалила к трактиру. Так никто и не узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли о скворцах, истинных виновниках происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек - это пожарный, ходивший на каланче…
Вечером того же дня Аким Данилыч сидел в бакалейной лавке Фертикулина, пил лимонад-газес с коньяком и писал: «Кроме официальной бумаги, смею добавить, ваше - ство, и от себя некоторое присовокупление. Отец и благодетель! Именно только молитвами вашей добродетельной супруги, живущей в благорастворенной даче близ нашего города, дело не дошло до крайних пределов! Столько я вынес за сей день, что и описать не могу. Распорядительность Крушенского и пожарного майора Портупеева не находит себе подходящего названия. Горжусь сими достойными слугами отечества! Я же сделал всё, что может сделать слабый человек, кроме добра ближнему ничего не желающий, и, сидя теперь среди домашнего очага своего, благодарю со слезами Того, кто не допустил до кровопролития. Виновные, за недостатком улик, сидят пока взаперти, но думаю их выпустить через недельку. От невежества преступили заповедь!»
Брожение умов. Чехов рассказ для детей читать
(Из летописи одного города)
Земля изображала из себя пекло. Послеобеденное солнце жгло с таким усердием, что даже Реомюр, висевший в кабинете акцизного, потерялся: дошел до 35,8° и в нерешимости остановился… С обывателей лил пот, как с заезженных лошадей, и на них же засыхал; лень было вытирать.
По большой базарной площади, в виду домов с наглухо закрытыми ставнями, шли два обывателя: казначей Почешихин и ходатай по делам (он же и старинный корреспондент «Сына отечества») Оптимов. Оба шли и по случаю жары молчали. Оптимову хотелось осудить управу за пыль и нечистоту базарной площади, но, зная миролюбивый нрав и умеренное направление спутника, он молчал.
На середине площади Почешихин вдруг остановился и стал глядеть на небо.
- Что вы смотрите, Евпл Серапионыч?
- Скворцы полетели. Гляжу, куда сядут. Туча тучей! Ежели, положим, из ружья выпалить, да ежели потом собрать… да ежели… В саду отца протоиерея сели!
Нисколько, Евпл Серапионыч. Не у отца протоиерея, а у отца дьякона Вратоадова. Если с этого места выпалить, то ничего не убьешь. Дробь мелкая и, покуда долетит, ослабнет. Да и за что их, посудите, убивать? Птица насчет ягод вредная, это верно, но все-таки тварь, всякое дыхание. Скворец, скажем, поет… А для чего он, спрашивается, поет? Для хвалы поет. Всякое дыхание да хвалит господа. Ой, нет! Кажется, у отца протоиерея сели!
Мимо беседующих бесшумно прошли три старые богомолки с котомками и в лапотках. Поглядев вопросительно на Почешихина и Оптимова, которые всматривались почему-то в дом отца протоиерея, они пошли тише и, отойдя немного, остановились и еще раз взглянули на друзей и потом сами стали смотреть на дом отца протоиерея.
Да, вы правду сказали, они у отца протоиерея сели, - продолжал Оптимов. - У него теперь вишня поспела, так вот они и полетели клевать.
Из Протопоповой калитки вышел сам отец протоиерей Восьмистишиев и с ним дьячок Евстигней. Увидев обращенное в его сторону внимание и не понимая, на что это смотрят люди, он остановился и, вместе с дьячком, стал тоже глядеть вверх, чтобы понять.
- Отец Паисий, надо полагать, на требу идет, - сказал Почешихин. - Помогай ему бог!
В пространстве между друзьями и отцом протоиереем прошли только что выкупавшиеся в реке фабричные купца Пурова. Увидев отца Паисия, напрягавшего свое внимание на высь поднебесную, и богомолок, которые стояли неподвижно и тоже смотрели вверх, они остановились и стали глядеть туда же. То же самое сделал и мальчик, ведший нищего-слепца, и мужик, несший для свалки на площади бочонок испортившихся сельдей.
- Что-то случилось, надо думать, - сказал Почешихин. - Пожар, что ли? Да нет, не видать дыму! Эй, Кузьма! - крикнул он остановившемуся мужику. - Что там случилось?
Мужик что-то ответил, но Почешихин и Оптимов ничего не расслышали. У всех лавочных дверей показались сонные приказчики. Штукатуры, мазавшие лабаз купца Фертикулина, оставили свои лестницы и присоединились к фабричным. Пожарный, описывавший босыми ногами круги на каланче, остановился и, поглядев немного, спустился вниз. Каланча осиротела. Это показалось подозрительным.
- Уж не пожар ли где-нибудь? Да вы не толкайтесь! Чёрт свинячий!
- Где вы видите пожар? Какой пожар? Господа, разойдитесь! Вас честью просят!
- Должно, внутри загорелось!
- Честью просит, а сам руками тычет. Не махайте руками! Вы хоть и господин начальник, а вы не имеете никакого полного права рукам волю давать!
- На мозоль наступил! А, чтоб тебя раздавило!
- Кого раздавило? Ребята, человека задавили!
- Почему такая толпа? За какой надобностью?
- Человека, ваше выскоблаародие, задавило!
- Где? Рразойдитесь! Господа, честью прошу! Честью просят тебя, дубина!
- Мужиков толкай, а благородных не смей трогать! Не прикасайся!
Нешто это люди? Нешто их, чертей, проймешь добрым словом? Сидоров, сбегай-ка за Акимом Данилычем! Живо! Господа, ведь вам же плохо будет! Придет Аким Данилыч, и вам же достанется! И ты тут, Парфен?! А еще тоже слепец, святой старец! Ничего не видит, а туда же, куда и люди, не повинуется! Смирнов, запиши Парфена!
Слушаю! И пуровских прикажете записать? Вот этот самый, который щека распухши, - это пуровский!
- Пуровских не записывай покуда… Пуров завтра именинник!
Скворцы темной тучей поднялись над садом отца протоиерея, но Почешихин и Оптимов уже не видели их; они стояли и всё глядели вверх, стараясь понять, зачем собралась такая толпа и куда она смотрит. Показался Аким Данилыч. Что-то жуя и вытирая губы, он взревел и врезался в толпу.
- Пожжаррные, приготовьсь! Рразойдитесь! Господин Оптимов, разойдитесь, ведь вам же плохо будет! Чем в газеты на порядочных людей писать разные критики, вы бы лучше сами старались вести себя посущественней! Добру-то не научат газеты!
- Прошу вас не касаться гласности! - вспылил Оптимов. - Я литератор и не дозволю вам касаться гласности, хотя, по долгу гражданина, и почитаю вас, как отца и благодетеля!
- Пожарные, лей!
- Воды нет, ваше высокоблаародие!
- Не рразговаривать! Поезжайте за водой! Живааа!
- Не на чем ехать, ваше высокоблагородие. Майор на пожарных лошадях поехали ихнюю тетеньку провожать!
- Разойдитесь! Сдай назад, чтоб тебя черти взяли… Съел? Запиши-ка его, чёрта!
Карандаш потерялся, ваше высокоблаародие… Толпа всё увеличивалась и увеличивалась… Бог знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула и повалила к трактиру. Так никто и не узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли о скворцах, истинных виновниках происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек - это пожарный, ходивший на каланче…
Вечером того же дня Аким Данилыч сидел в бакалейной лавке Фертикулина, пил лимонад-газес с коньяком и писал: «Кроме официальной бумаги, смею добавить, ваше - ство, и от себя некоторое присовокупление. Отец и благодетель! Именно только молитвами вашей добродетельной супруги, живущей в благорастворенной даче близ нашего города, дело не дошло до крайних пределов! Столько я вынес за сей день, что и описать не могу. Распорядительность Крушенского и пожарного майора Портупеева не находит себе подходящего названия. Горжусь сими достойными слугами отечества! Я же сделал всё, что может сделать слабый человек, кроме добра ближнему ничего не желающий, и, сидя теперь среди домашнего очага своего, благодарю со слезами Того, кто не допустил до кровопролития. Виновные, за недостатком улик, сидят пока взаперти, но думаю их выпустить через недельку. От невежества преступили заповедь!»
