Когда умирает один из родителей. Почему подростки играют со смертью

Родители часто чувствуют себя неловко, когда дети задают им вопросы о смерти. Исследования показывают, что многие взрослые не имели представления о смерти в их собственном детстве. Так же, как их мамы и папы, они пытаются импровизировать, давая те же уклончивые ответы, которые были испытаны на них. Полезно обратить внимание на свое собственное отношение к вопросу смерти, прежде чем давать пояснения ребенку.

Невинность детства

Два контрастных образа появились в процессе становления среднего класса с середины восемнадцатого века. До этого дети были либо ценными экономическими активами, либо обузой - в зависимости от социального слоя и обстоятельств. Теперь же дети становились заветной мечтой и атрибутом идеальной семьи, что само по себе являлось довольно новой идеей. В викторианскую эпоху (период царствования британской королевы Виктории, с 1837 по 1901 год) во многих странах Европы семья рассматривалась как миниатюрная копия добродетельного общества. Вместо того, чтобы привычно рассматривать потомство в первую очередь как жалкое подобие взрослых с ограниченным функциональным значением, детей стали страстно желать, а после рождения всячески опекать и баловать. Отдельные детские с вычурными шторами, развивающие игрушки и книжки, написанные специально для капризных чад, милые костюмчики и платьица - идея детской чистоты и невинности стала особо привлекательной для семей, которые достигли хоть какого-то успеха и респектабельности. Отцы и матери должны были выполнять свои обязательства в лучшем виде, ограждая и защищая ребенка от всего окружающего, что могло навредить ему или просто расстроить. И справляться со стрессом и потерей близких в реальном мире родители тоже должны были в одиночку, ибо в то время считалось, что дети должны быть избавлены от всего, связанного со смертью и скорбью. Полагалось, что дети еще не могут осознать все соблазны и опасности секса и смерти, и любящие родители должны позаботиться о том, чтобы их дети жили в мире невинности как можно дольше.

Зигмунд Фрейд был убежден: ревностно защищая своих детей от осознания смерти, родители в некотором смысле способствуют развитию у ребенка неправильных представлений об окончании жизни, полностью погружая его сознание в воображаемый мир безопасности и комфорта.

В это же время наблюдался один из многих жестоких парадоксов. Условия, порожденные промышленной революцией, сделали жизнь невыносимой для многих детей, чьи родители были нищими, алкоголиками, преступниками, а нередко и вообще отсутствовали. Трубочисты были одним из наиболее заметных примеров. В больших городах, таких как Лондон, было много дымовых труб, которые нуждались в регулярной чистке. Мальчишки пытались зарабатывать себе на жизнь, выполняя эту работу. Лишь немногие из них достигли взрослого возраста: дети умирали от рака, воспаления дыхательных путей, туберкулеза и многих других болезней, вызванных тяжелой работой и постоянным недоеданием. В то время как матери и отцы читали книжки в спальнях любимых детей, другие дети голодали, страдали в убогих переулках и часто видели смерть с близкого расстояния. Они не могли позволить себе роскошь реальной или воображаемой невинности - на самом деле их шансы на выживание напрямую зависели от осведомленности о рисках.

Многие дети во всем мире по-прежнему подвержены смерти из-за насилия и отсутствия пищи, крова, медицинской помощи. Правильно ли ограждать детей от мыслей о смерти или нет - вопрос открытый, но ясно, что некоторые из них не имеют абсолютно никакого выбора, следовательно, остро осознают смерть в целом и собственную уязвимость в частности.

Детское понимание смерти, связанное с опытом

Столкновения со смертью не ограничиваются находящимися в критических ситуациях или эмоционально неустойчивыми детьми. В настоящее время установлено, что почти все малыши имеют опыт, связанный со смертью прямо или косвенно, и он является частью нормального интереса ребенка в процессе получения дополнительной информации о мире. Золотая рыбка, которая плавает брюшком вверх на поверхности воды, вызывает не только любопытство, но и тревогу. Пытливый ум ребенка хочет знать больше, но где-то в глубине ощущает угрозу: если очень маленькая рыбка может умереть, то это может случиться и с кем-то другим. Открытие ребенком факта существования смерти часто сопровождается как повышенным уровнем тревожности, так и восторгом открытия одной из тайн природы.

Наблюдение за детьми показывает, что понимание смерти развивается через взаимодействие когнитивного созревания и личного опыта. Дети не начинают со взрослого понимания, их активные умы пытаются осмыслить явление смерти в рамках своих интеллектуальных способностей в конкретный момент времени. Ада Маурер в статье под названием "Становление концепции смерти" ("Британский журнал медицинской психологии", 1966 год) предположила, что такие изыскания на самом деле начинаются очень рано. Испытав частые чередования бодрствования и сна, около половины годовалых малышей готовы экспериментировать с этими контрастными состояниями. Она писала: "В игре "Ку-ку" ребенок проигрывает в безопасных условиях попеременный ужас и восторг, подтверждающие его восприятие - рискуя и приходя в полное сознание. Малыш натягивает легкое покрывало на лицо, спустя пару мгновений следует решительная реакция - короткие, резкие вдохи, энергичные взмахи рук и ног срывают пелену, он смотрит вытаращенными глазами, изучая окружение с отчаянной настороженностью до тех пор, пока не встретится взглядом с улыбающейся матерью, после чего станет кривляться и смеяться от радости".

Чуть позже игры в "смерть и возрождение" становятся еще веселее. Сбрасывая игрушки на пол и увлеченно наблюдая за их новым появлением, ребенок снова и снова заставляет родителей поднимать погремушки, что тоже можно рассматривать как исследование тайны утраты - когда что-то исчезает, оно вернется? Подросший малыш может проводить такие эксперименты собственноручно - например, выбросить игрушку из окна или смыть в унитаз, гордо объявив: "Все, больше нет!". Задувание свечей на торте является еще одним из многих приятных исследований загадки бытия.

Изучение явлений, связанных со смертью, становится доступнее с развитием языковых навыков и более сложных моделей поведения. Детские игры в смерть существуют на протяжении веков. Одна из наиболее распространенных игр - "Пятнашки" во всех многочисленных вариациях. Ребенок, который «водит», имеет право преследовать и "клеймить" других, обозначая жертву прикосновением. В некоторых версиях "жертва" должна замереть, пока ее не выручит один из тех, кто еще не затронут. Иногда игры бывают еще ближе к смерти - как в забаве "Черт умер", где ребенок притворяется мертвым, а затем вскакивает, пытаясь поймать одного из "скорбящих". Одна из самых тщательно продуманных форм игры существовала в четырнадцатом веке, когда дети должны были справиться с ужасами Черной смерти - эпидемии чумы, одной из самых смертоносных во всей истории человечества. "Кольцо вокруг розы сжимается... Все падают!" - эти слова звучали во время медленного танца в круге, где участники один за другим падали на землю. Далекие от того, чтобы быть невинно забывающими про смерть, эти дети обнаружили способ заставить ее соответствовать правилам их собственной небольшой игры.

Есть много подтвержденных сообщений об осведомленности в вопросах смерти среди детей младшего возраста. Некий профессор медицины, например, часто брал своего сына на прогулку по городскому парку. Однажды полуторагодовалый малыш увидел, как большая нога прохожего опустилась на гусеницу, которой он любовался. Мальчик уставился на зеленую кашицу и произнес: "Больше нет!". Трудно охарактеризовать смерть лучше, чем это сделало его краткое заявление. Вскоре обнаружилось беспокойство, вызванное открытием факта смерти. Малыш больше не хотел посещать парк, а когда его всё-таки уговорили сделать это, указал на пожелтевшие, готовые опасть листья, произнес ту же самую фразу и расплакался. Проведя менее чем два года в этом мире, он уже познал связь между жизнью и смертью.

Развитие понимания смерти по мере взросления

У детей младшего возраста понимание смерти зачастую происходит внезапно, основываясь на случайном происшествии, как в истории с гусеницей. Но это не означает, что они заимели прочную и надежную концепцию. Тот же ребенок может быть уверен, что люди приходят домой с кладбища, когда проголодаются, замерзнут или просто устанут быть мертвыми. Дети часто придумывают различные интерпретации загадочных явлений, связанных со смертью. Расставание и страх быть брошенными, как правило, лежат в основе их озабоченности. Чем младше ребенок, тем больше зависимость от других, и тем труднее ему различать временные и постоянные отлучки. Маленький ребенок не должен обладать взрослой концепцией смерти, чтобы почувствовать себя уязвимым, когда родной человек отсутствует. Дети больше осознают конкретную утрату определенных людей или любимых домашних животных, чем общее понятие "смерть".

Новаторские исследования венгерского психолога Марии Надь, впервые опубликованные в далеком 1948 году, обнаружили связь между возрастом и пониманием смерти. Она описала три стадии (возраст приблизительный, с поправкой на индивидуальные различия):

1-й этап (в возрасте от трех до пяти лет) - смерть есть продолжение жизни; мертвые просто менее живы - аналогично очень сонным; мертвые могут проснуться через некоторое время;

2-й этап (от пяти до девяти) - смерть является окончательной, мертвые остаются мертвыми. Некоторые дети на этом уровне психического развития в рисунках изображают смерть в виде человека: черной тени, призрака или скелета. Допускают возможность бегства от смерти, если кто-то умный или ему просто повезет;

3-й этап (в возрасте от девяти лет и старше): смерть не только окончательна, но и неизбежна для всего живого, будь то мышь или слон, незнакомец или родитель. Независимо от того, кто насколько хороший, умный или удачливый - он в конце концов тоже умрет.

Более поздние исследования подтвердили, что понимание ребенком смерти развивается в русле, описанном Марией Надь, но с некоторыми поправками: уровень психологического созревания ребенка был определен как лучший предиктор понимания, чем биологический возраст, а влиянию жизненного опыта было уделено больше внимания: например, дети, страдающие угрожающими жизни заболеваниями, чаще показывают более реалистичное и глубокое понимание смерти, чем их здоровые сверстники.

Отношение к смерти у подростков

Дети являются только наблюдателями в этом мире. Подростки могут идти дальше. Новые перспективы открываются, когда тинейджеры применяют свои развившиеся когнитивные способности - они могут думать абстрактно, представляя себе обстоятельства, отличные от тех, что очевидны. Этот новый уровень восприятия предоставляет много возможностей: можно нарушать установленный порядок, убивать и воскрешать ментально, предаваясь щедрым фантазиям. Перспектива личной смерти ставится под сомнение вопреки голосу разума: с одной стороны они утверждаются в понимании того, что все люди смертны, но с другой - убеждены, что сами будут жить вечно.

Подростки имеют более чем достаточно других вещей, занимающих их мысли (например, половое взросление и поиск места в обществе, утверждение взрослых привилегий, стремление к признанию группой сверстников и так далее), но они также должны прийти к соглашению между осознанием собственной смертности и страхом, порожденным этим признанием. Попытки достигнуть душевного равновесия могут включать в себя несколько стратегий, кажущихся логически несовместимыми друг с другом:

а) игра в смерть: для преодоления чувства уязвимости и бессилия некоторые подростки занимаются рискованными предприятиями, чтобы насладиться захватывающим ощущением борьбы и выживания - могут погрузиться в фильмы ужасов и другие проявления странной и насильственной смерти, увлечься компьютерными играми, цель которых состоит в уничтожении себе подобных, или принять сторону Смерти (например, с помощью черной одежды и макияжа, как делают "готы");

б) отдаление и трансцендентность (выход за пределы мира): подростки выстраивают целые логические системы - фантазии, выполняющие функцию снижения их чувства уязвимости по отношению к реальной смерти в реальной жизни. Дистанцирование также включает в себя мысленное расщепление, отделение нынешнего себя от будущего себя - того, кто должен будет умереть. Одним из таких образов становится "временно бессмертный и неуязвимый";

в) ингибирование (подавление) личных чувств: безопаснее действовать так, как будто ты почти мертв, поэтому безвреден - смерть не будет преследовать существо, в котором и так мало жизни.

Это всего лишь несколько примеров из многих стратегий, с помощью которых подростки и молодые люди могут пытаться осознать смерть, "пощупать" её, примерить на себя. Через годы многие из них будут естественным образом интегрированы в реальный мир, и перспектива неминуемой смерти более гладко войдет в их жизнь. Некоторые сделают это путем разработки эффективных оборонительных стратегий, позволяющих выкинуть даже мысли о смерти из своей повседневной жизни, пока они сами не станут родителями и не придет время иметь дело с любопытством и тревогой их собственных детей.

Смерть родного человека – огромное горе для каждого, особенно когда умирает один из родителей. Потерю матери или отца сложно пережить взрослому, а тем более маленьким детям и подросткам. Ведь в таком возрасте редко задумываешься о смерти и окончании жизненного пути.

Вполне естественно, что у каждого подростка психологическая боль выражается по-разному:

• одни впадают в депрессию;
• другие становятся замкнутыми и молчаливыми;
• третьи пытаются делать вид, что ничего не произошло, но втайне терзают себя;
• четвертые находят какое-либо занятие, которое не всегда положительно влияет на взрослеющий организм.

Издавна люди пытаются найти объяснение такому явлению как «смерть». Именно поэтому философские и религиозные книги помогают человечеству принять потерю близкого человека и выдержать внутреннюю боль, которую сложно объяснить словами.

Практически каждый человек задается вопросом: «Необходимо ли подавлять свои чувства»? Множество подростков не хотят делиться своими переживаниями, боятся быть непонятыми и обижаются на свое окружение в целом. Ведь боль утраты поглощает все детские мысли, которые не могут дать логического объяснения происходящим событиям.

Независимо от того, каким образом умер родитель (затяжная болезнь или трагическая ситуация), каждый ребенок до конца не может осознать, почему такое горе коснулось его семьи. Иногда дети обижаются на покинувшего наш мир отца (либо мать), чувствуют себя брошенными и обманутыми.

Рассказать о своей боли – лучшее решение

Важно понимать, что когда человек рассказывает о своей боли, она обязательно притупляется. Естественно, что дети никогда не забывают своих родителей, а память о них всегда живет в сердцах и душах. Однако важно научиться жить дальше, сумев переступить через потерю, чтобы не пустить свою собственную жизнь под откос.

Вредные привычки увеличат душевные муки

Довольно часто после смерти одного из родителей подростки пытаются найти утешение в алкоголе или наркотиках. Употребление подобных веществ отключает мозг, способствует временному забытью. Как ни банально это звучит, но подобные средства — не выход из ситуации: они лишь временно притупляют боль . Агрессия также вполне естественна для молодых людей – это, своего рода, защитная реакция организма.

Увы, вредная привычка не сможет залечить душевную рану, поскольку каждому человеку рано или поздно приходится возвращаться в реальность. В подобном случае важно осознать, что умерший родитель никогда не одобрил бы подобного поведения. Ведь он хотел бы видеть своего ребенка счастливым и сильным, не смотря ни на какие душевные переживания.

Трансформация печали в искусство

Множество психологов рекомендуют вести дневник в то время, когда на душе особенно тяжело. Разговаривая со своим дневником, можно выплеснуть все чувства наружу, попытаться понять свои ощущения и переживания, осознать потерю, учиться жить дальше без родного человека.

Ведь каждый из нас понимает, что родители навсегда останутся в наших сердцах, а их слова и поступки будут согревать на протяжении всей жизни. Также можно трансформировать свои чувства в творчество: писать стихи, рисовать, петь и т.д. Любимое занятие действительно помогает избавиться от негативных эмоций, а также развивает личность. Необходимо обязательно попробовать отвлечь себя от грустных мыслей подобным образом, и душевное спокойствие непременно наступит на определенное время.

Активный отдых позволяет временно отвлечься

В период грусти и затяжной депрессии рекомендуется чаще отдыхать. Идеальный вариант для подростка – провести каникулы в том месте, где он давно хотел побывать, чтобы сменить обстановку, а также зарядиться позитивом. Необходимо проводить время на свежем воздухе, ведь наедине с природой каждый человек чувствует себя бодро и умиротворенно.

После «столкновения» со смертью родителя ребенку важно прислушиваться к своему здоровью и душевному состоянию. Требуется всеми силами бороться с агрессией, глубокой печалью, чтобы не допускать длительной депрессии и не впадать в отчаяние.

Тяжело осознать потерю родного человека, но лишь поняв произошедшее, можно принять настоящее и поверить в будущее. Не взирая на жгучую боль внутри, важно продолжать жить за себя и умершего папу (маму). Помните, что каждое ваше достижение непременно порадовало бы родителей, а значит, всегда существуют цели, к которым нужно стремиться.

Хобби для души

Лучшей отдушиной может быть интересное хобби, которое позволит переключиться и поможет бороться с плохими мыслями. Именно поэтому подросткам, познавшим горечь потери близкого человека, необходимо в свободное время заниматься любимым занятием. Развитие творческого потенциала помогает преодолеть депрессию. К тому же, постоянное пребывание в обществе единомышленников позволяет меньше грустить.

Помощь психолога

Однако далеко не каждый подросток может самостоятельно побороть свои страхи и грусть. Это вполне естественно, чем теплее и ближе были отношения с умершим родителем, тем тяжелее «отпустить» его. Соответственно, глубокая печаль перерастает в депрессию, а иногда проскакивают мысли о суициде. В этом случае необходимо обязательно обратиться за помощью к хорошему психологу.

Квалифицированный специалист поможет бороться с негативными мыслями, ответит на наболевшие вопросы, «разложит по полочкам» ваши мысли. Возможно, кому-то поможет уход в религию или просто разговор с представителем религиозного культа. Иногда религиозное видение смерти помогает примириться с утратой и поверить в вечную жизнь.

Главное понять, что жизнь продолжается, а родной отец (мать) даже после смерти навсегда останется в памяти . Любой человек – это частичка своих родителей, а значит, мы несем в себе продолжение рода, надежду на осуществление желаний. Необходимо каждый день проживать полноценно и верить, что родители всегда гордятся своими детьми, даже если они не могут быть рядом.

Осознать смерть даже взрослым людям достаточно тяжело, тем более подросткам. Поэтому рекомендуется поискать ответы в литературе, обратиться к философским, психологическим, религиозным книгам. Вполне возможно, что Вы не найдете определенного ответа на конкретный вопрос. Однако некоторые фразы заставят задуматься, а зачастую подскажут, как принять боль утраты и научиться с ней жить.

Вера и надежда должны царить в душе

Возможно, не каждый согласится с высказыванием, что время лечит, тем не менее, оно притупляет душевные терзания. Постепенно радость снова появляется в душе.

Главное, в периоды глубокой грусти помнить, что в Вашей жизни остался еще один родитель или близкие родственники, которым тоже тяжело. Помогите друг другу перенести тяжелые мгновения, вспоминайте прекрасные минуты, проведенные с умершим человеком, поблагодарите его мысленно за все. Верьте, что постепенно душевное облегчение наступит.

Когда умирает один из родителей

В течение первых двух лет жизни постепенно развиваются примитивные представления, в том числе и о том, что предметы существуют вне его. Так как эта превербальная стадия познавательного развития не позволяет формулировать понятия, то и смерть как идея не может возникнуть у младенца. Во время этого периода жизни потребности удовлетворяются родителями, и у ребенка появляется способность доверять близким, у него формируется чувство безопасности. Отсутствие родителя или воспитателя приводит к тревоге, страху или депрессии. Из-за отделения от матерей, например, при госпитализации у детей с серьезными или неизлечимыми заболеваниями могут развиться эти симптомы. На большее ребенок этого возраста не способен.

В дошкольном возрасте (2-7 лет) мышление, т.е. познавательный стиль, дооперациональный - он характеризуется эгоцентризмом, анимизмом. Речь у дошкольников монологичная, а мышление магическое; любые события ими рассматриваются как результат осуществления их желаний или суждений. Анимизм проявляется в одушевлении предметов и явлений реального мира. Понятие о смерти может возникнуть между 1,5 и 2 годами, когда появляются элементы символической функции мышления. Предполагается, что происхождение тревоги из-за предчувствия смерти связано с переживанием отрыва от матери во время рождения .

Реакция 1,5-годовалого ребенка на смерть различна в зависимости от того, умирает ли родитель медленно (что переживается как постепенное уменьшение заботы и внимания) или внезапно, при этом резко нарушая удовлетворение потребностей ребенка. Тревога разлучения проявляется расстройствами пищевого поведения и сна, а также отказом принять нового воспитателя. Предполагается, что истинный страх за свою жизнь или из-за невыполнения насущных потребностей определяет его соматические реакции . Ребенок до 5 лет воспринимает смерть как отрыв от матери, а это отделение от любимого существа оказывается для него ужасающим событием .

По мнению же S. Anthony (1971), для большинства детей смерть не представляется пугающим явлением. Примерно половина детей в своем лексиконе нередко использует такие слова, как «смерть», «похороны», «убийство» или «покойник», чаще они употребляют их, говоря о печальных событиях или испуганных людях. В противоположность этому ребенок, потерявший своего родителя, не упоминает смерть ни в какой форме. Среди дошкольников одни никак не реагируют на слово «смерть», другие не знают его значения, у третьих есть очень ограниченные представления («быть больным», «попасть в больницу»). Сталкиваясь со смертью близких или животных, дети этого возраста либо игнорируют ее, либо обнаруживают необычные реакции. Они избегают контакта, например, с убитыми существами или радуются совершенному убийству маленьких животных, насекомых, наблюдают за последствиями своего нападения на них.

Понятие смерти как окончательного прекращения жизни и одновременно универсального и неизбежного явления не может быть сформулировано ребенком, пока у него преобладает дооперациональный тип мышления . Для детей до 5-6 лет факт смерти не означает финального события . Они не признают необратимости смерти, говорят о смерти как об отъезде, сне, временном явлении . Это подтверждается и на примере детей 5,5-6,5 лет . Однако в более поздних исследованиях показано, что только 1/5 часть 5-6-летних детей считают, что у их мертвых домашних животных смерть обратима, и примерно 1/3 детей того же возраста предполагает наличие сознания у животных после смерти .

Причину смерти дети до 8 лет видят в болезни, отравлении чем-то несъедобным. В ответе на вопрос о причине отражаются эгоцентризм, магическое мышление и фантастические суждения. Некоторые 6- 7-летние дети предполагают, что оживление умерших возможно, например, в специальных отделениях больницы. Таким образом, они обнаруживают свои представления об обратимости смерти .

Дошкольнику, который не может охватить сознанием окружающий его мир или объяснить его при отсутствии своего непосредственного опыта, будет, безусловно, трудно создать концепцию смерти. Для него быть мертвым - это континуум уменьшения жизни, или ослабления функций, который может быть прерван подобно сну. Его магическое мышление представляет смесь фантазий и фактов. Соответственно такие события, как смерть родителя, домашнего животного или сверстника, интерпретируются дошкольником как результат его желаний или утверждений, что нередко приводит к сильному чувству вины .

Таким образом, можно сказать, что у дошкольников существует очень большое разнообразие мыслей о том, что означает «жизнь» и соответственно, ее прекращение, т. е., что такое следующая за ней смерть. Смерть - не только разлучение с воспитывающими и защищающими родителями, но и полная покинутость ими. Именно эта заброшенность очень пугает ребенка.

Разнообразие реакций дошкольника, соприкоснувшегося со смертью, зависит от его прежних переживаний, религиозности и культуры семьи, привязанности ребенка к умершему и его уровня развития. Его отношение к смерти в семье в связи с этим будет отличаться от реакции близких ему взрослых.

Ребенок трех лет в случае семейного траура по любимой бабушке может поразить родственников тем, что, покинув опечаленных взрослых, будет радостно играть в свои игры. Глубина переживаний оплакивающего смерть маленького ребенка не ясна. Однако известно, что внимание у него сосредоточивается ненадолго, отсутствует представление о времени «навсегда», понятие жизни, как и понятие смерти еще плохо очерчены . Возникшая у дошкольника печаль очевидна, однако он не может сохранять такие болезненные переживания в течение длительного периода времени. Его грусть интенсивна, но коротка, хотя и нередко возвращается вновь. Ребенок для понимания случившегося требует доступных простых и повторных объяснений. Доказательства того, что ребенок действительно опечален, обнаруживаются в его играх .

Примеры отношения к смерти. 5-летний мальчик, который похоронил свою собаку, водрузив крест над могилой, и повесил на него две банки консервов. Он это проделал, решив, что мертвая собака только менее жива и может еще стать голодной. Смерть любимого животного может оказаться для него подходящим опытом освоения понятий жизни и смерти, а также того, как правильно относиться к своему горю.

Реакция же 4-летней девочки на смерть сестры, умершей от лейкемии, проявлялась разнообразными эмоциями: от печали до повышенного настроения. Возможно, это было связано, с одной стороны, с изменением фокуса внимания семьи от больной сестры к ней, с отпавшей необходимостью делиться игрушками, одеждой, местом для игр, а с другой - из-за неоднократно возникавших желаний смерти сестры, получавшей, как она думала, слишком много внимания со стороны родителей

Переживания 4-летнего мальчика сводились к тому, что благодаря своему магическому мышлению, он «знает», что его желание о том, чтобы его «отец остался в своем учреждении», осуществилось, когда родитель внезапно погиб в авиационной катастрофе. Способность управлять такими событиями подавляет и пугает ребенка. Фантазии заполучить мать себе оказываются одновременно и отрадными и ужасающими, так как он видит материнское горе. У ребенка возникает гнев, отражающий его вину за разрушение и несчастье в семье и являющийся наказанием за его мысли. Фактически ребенок теряет обоих родителей из-за того, что пережившая отца мать погружена в свое горе и своим состоянием пугает его. Сын усугубляет переживания семьи, когда сам не плачет и отказывается говорить о происшедшем. В то же время его игра может принимать формы то созидания, то разрушения. Не осознавая, что ребенок переживает именно как утрату, окружающие его взрослые скорее усилят, чем уменьшат его тревожность.

Младшие школьники в возрасте между 6 и 10 годами отличаются развитием конкретного мышления. Дети к 7 годам начинают видеть мир с внешней точки зрения, их язык становится более коммуникативным и менее эгоцентричным. Магическое мышление частично еще сохраняется, но дети уже могут использовать свои способности, чтобы исследовать реальность. М.Н. Nagy (1948) нашла, что 2/3 детей 5-9 лет либо персонифицируют смерть как определенное лицо, либо идентифицируют ее с покойником. Они думают, что смерть невидима, но она стремится остаться незамеченной, чтобы спрятаться ночью в таких местах, как кладбище. М.Н. Hagy иллюстрирует эти выводы примером, из которого видно, что даже ребенок 9 лет отождествляет смерть со скелетом и приписывает ей такую силу, которая способна даже «переворачивать корабли». Е. Kubler-Ross (1969) подтверждает эти наблюдения, считая, что школьниками смерть понимается как привидения и покойники, которые крадут детей.

Было сделано предположение, что различие находок у разных авторов может быть объяснено культурными особенностями, религиозным воспитанием или различными стилями детской психологической защиты. Дети нередко считают, что смерть - наказание за плохие дела. В этом суждении сказывается еще не преодоленный эгоцентризм и магическое мышление. Например, ребенок 6,5 лет думал, что смерть приходит ночью, унося, хватая и забирая плохих детей . Описаны 6-летние католические дети, говорившие, что люди умирают, потому что они плохие . Младшие школьники демонстрируют свое магическое мышление, например, в суждениях такого типа, как «бабушка умерла из-за того, что я был сердит на нее». Однако такие утверждения появляются тем реже, чем старшe ребенок.

Перед детьми ставился вопрос: «Может ли смерть случиться с ними?» Дети 5,5-7,5 считают смерть маловероятной, и она не осознается ими как возможная для них самих. В возрасте 7,5-8,5 лет дети признают, что смерть возможна в любой момент . Большой диапазон ответов дается на вопрос: «Когда ты умрешь?» В 6-летнем возрасте мог называться срок 7 лет, а в 9-летнем - даже 300. На вопрос «Что случается, когда умирают?» детьми даются разные ответы. Одни считают, что покойник уносит детей на небо, другие думают, что «куда-то далеко». Верующие дети, получившие представления о существовании рая и ада к 7 годам, говорят о чистилище как о чем-то реальном, что определенно отражает их религиозное воспитание .

Примерно половина детей 7-12 лет, опрошенных М.S. Mclntire с соавт. (1972), считали, что их мертвые домашние животные знают, что о них скучают. Это было интерпретировано как вера детей в сознание после смерти. Однако в 10-12-летнем возрасте 93% верующих детей верят в существование души без наличия сознания и после смерти /.

Когда задавался вопрос «Что случится, когда ты умрешь?», дети от 6 до 15 лет отвечали: «закопают» (52%), «попаду на небо», «буду жить и после смерти», «подвергнусь божьей каре» (21%), «организуют похороны» (19%), «засну» (7%), «будут помнить другие» (5%), «перевоплощусь» (4%), «кремируют» (3%). В качестве примеров приводятся ответы детей. Из них явствует, что ребенок 9,5 лет высказывает уверенность в своем оживлении после смерти; 12-летний констатирует, что у него будут прекрасные похороны и его зароют в землю, а его деньги перейдут сыну; 14-летний не сомневается в том, что он истлеет и войдет в составные части земли. В этих иллюстрациях получают отражение религиозные, воспитательные и семейные влияния.

Мнения об этиологии смерти у детей крайне противоречивы. В их ответах чаще называются конкретные воздействия, а не общие процессы (нож, стрелы, пистолеты, топор, животные, огонь, взрывы, рак, сердечные приступы, возраст и др.).

При попытках выяснить социально-экономические условия возникновения смерти оказалось, что дети 6-10 лет, живущие в городах или находящиеся в больницах, называют различные формы агрессии, возникающие случайно или преднамеренно в мирное или военное время, в четыре раза чаще, чем дети пригородов и ученики церковно-приходских школ того же возраста.

Очевидно, необратимость смерти постепенно, но не в полной мере понимается детьми. Уже младшие школьники приходят к мысли, что даже скорая медицинская помощь оказывается эффективной лишь тогда, когда жизнь еще теплится. Вера в личное или всеобщее бессмертие души после смерти имеется у 65% верующих детей 8-12 лет.

В том возрасте, когда у детей преобладает конкретное мышление, происходит развитие концепции смерти как необратимого прекращения жизни, неизбежного и универсального явления. Однако препятствием для этого становится еще существующий эгоцентризм, анимизм и магическое мышление. Детские переживания дома и в обществе влияют на развитие понятия о смерти. Дети школьного возраста плохо используют в своей жизни уже имеющиеся представления о смерти, ее природе, причинах и последствиях. Это связано, как полагают, с большими изменениями в понимании смерти, происшедшими за короткое время. Приходится принимать во внимание, что существует множество условий осознавания процесса умирания, предшествующих формированию той концепции, которая используется взрослыми. Состояние тревоги или соматическая болезнь затрудняют осмысление детьми этих представлений. Вопросы, задаваемые ребенком, даже такие, как «я умираю?», могут не отражать правильного понимания происходящего. Об истинных переживаниях школьника нередко лучшую информацию дают различные его игры, рисунки, рассказы или своеобразие поведения.

Примеры реакции на смерть. Девочка 7 лет была очень дружна с бабушкой, жившей в семье. С ухудшением здоровья последней и падением ее интереса к школьным событиям, ребенок начал понимать свою потерю. Когда бабушка умерла, девочка правильно оценила случившееся, ее не удалили из дома, и она участвовала в траурных обрядах, исполняя порученную ей роль.

Мальчик 7 лет, обнаружив свою собаку мертвой у дороги, совместно с другими детьми выкопал могилу и похоронил ее, оплакивая свою потерю. В течение нескольких последующих дней он выкапывал ее, осматривал имеющиеся изменения и вновь погружал в землю. Этот ритуал повторялся без видимых переживаний у мальчика. Из беседы с ребенком выяснилось, что он интересовался изменениями, возникающими после смерти. Это поведение можно истолковать как своеобразную психологическую защиту от сильных переживаний.

Возникновение мыслей о смерти у ребенка 9 лет оказалось связанным с потрясением, пережитым из-за госпитализации одноклассника с опухолью. Столь сильное впечатление изменило и психическое и физическое состояние ребенка. На приеме у педиатра он с трудом поддавался разубеждению в том, что у него нет ничего серьезного, кроме нерезко выраженного синусита. Достаточно было нескольких бесед разубеждающего характера с мальчиком.

Переживший смерть отца 7-летнйй мальчик вначале выразил свою реакцию гневом, жестокой символической игрой и ночными страхами. Со временем у него появились другие расстройства сна, он стал плаксивым и печальным, и только в это время начал постепенно понимать объяснения взрослых о смерти родителя. Психотерапевтическое вмешательство оказалось успешным - поведение и настроение ребенка выровнялись.

Эта возрастная группа оказывается наиболее вариабельной в сравнении с любыми другими в отношении понимания смерти. Как считает P. Bios (1978), для детей между 6 и 10 годами смерть становится более реальной, окончательной, универсальной и неизбежной, но только в конце этого периода они признают свою собственную бренность. В начале этого возрастного промежутка смерть может быть персонифицирована детьми, и поэтому разум, умение и ловкость, как они думают, позволят ее избежать. Объективные факты смерти становятся более важными, чем фантазии, формируется понимание разницы между живым и неживым, живущим и не живущим. К концу этого возрастного периода дети понимают, что смерть - часть общих процессов и принципов, которые управляют миром.

Подростки переживают очень значительные изменения за короткий промежуток времени: резко увеличиваются рост, масса тела, меняется прежний облик, появляются вторичные половые признаки. Подростки сосредоточены на этих изменениях, у них постоянно меняются настроение и поведение. Происходит развитие идентичности, т. е. достижение цели через формирование устойчивого образа «Я», независимого от семьи, а также выбор половой роли и избрание профессии. Постепенно развивается способность к самооценке, но и у подростков наблюдаются эпизоды возвращения к ранним способам поведения и мышления: эгоцентризму, магическому мышлению, приступам гнева и крайней зависимости. Будущая судьба и собственная кончина становятся для них очевидными. Однако они отрицают свою смертность фактическим игнорированием смерти в гонках на мотоциклах, в экспериментах с нарушающими сознание веществами и в другой опасной для жизни активности.

Подросток достигает формальных операций, овладевает абстрактным мышлением, способен рассматривать гипотетические возможности. Он разделяет концепцию взрослых о смерти как универсальном и неизбежном процессе, которым заканчивается жизнь . Способность к отвлеченному мышлению позволяет ему принять мысль о собственной смерти. В то же время, чтобы преодолеть тревогу, вызываемую этими мыслями в реальности, он использует отрицание такой возможности.

Дети в исследовании М. Н. Nagy (1948) считали смерть прекращением телесной жизни уже с 9 лет. По мнению ребенка 10 лет, если кто-то умирает, то его закапывают? и он разрушается в земле, превращаясь в пыль. Кости разрушаются позже, и поэтому скелет сохраняется дольше. Смерти избежать невозможно. Тело умирает, а душа остается жить. Другой ребенок 10 лет утверждал, что смерть означает умирание тела. Это состояние, из которого наши тела не могут быть воскрешены. Это, по его мнению, подобно увяданию цветов.

Признание смерти подростками естественным процессом доказано и в более поздних исследованиях, где испытуемые отвечали на вопрос о ее причине. Например, подросток 13,5 лет думает, что к старости тела изнашиваются и органы работают не так, как раньше (Кооjcher G. Р., 1974).

Было отмечено сильное религиозное влияние на взгляды верующих подростков относительно вероятности продолжения жизни после смерти . В то же время подростки, у которых отмечались неоднократные мысли о самоубийстве, отвергают необратимость смертельного исхода. В группе 13-16-летних 120% верили в сохранение сознания после смерти, 60% - в существование души и 20% - в смерть как прекращение физической и духовной жизни . В другом исследовании, в противоположность этому, было показано, что только 7% детей использовали слово «бог» в ответах на вопросы и только 21% косвенно указывали на возможность сохранения жизни в раю или аду .

Психологическая защита от тревоги, вызываемой мыслью о смерти, у подростков обычно та же, что и у взрослых их ближайшего окружения, но чаще всего встречаются механизмы совладания в форме отвержения возможности умирания. Беспокойство о своей смертности у подростков имеет место, и взрослые должны пытаться его смягчать. На основании опроса 700 старшеклассников, отвечавших на вопрос «Что тебе приходит на ум, когда ты думаешь о смерти», А. Маuгег (1966) выявил несколько различных реакций: осознавание, отвержение, любопытство, презрение и отчаяние.

Подросток, оказавшись рядом с умирающим сверстником, нередко ипохондрически фиксируется на своих телесных функциях и начинает жаловаться на воображаемые болезни. Смерть сверстника, свидетелем которой оказывается подросток, служит подтверждением его смертности. Сталкиваясь с мыслью о собственной кончине, он понимает, что не выполнит поставленные жизненные цели, а это, в свою очередь, приводит к серьезной фрустрации.

В подростковом возрасте познавательные процессы практически соответствуют таковым у взрослых, но их использование затрудняется переживанием интенсивных телесных изменений. К смерти относятся или как к философской проблеме жизни, или как к вероятности, которая требует остерегаться факторов риска. У некоторых подростков еще сохраняется детское представление об обратимости смерти. Самоубийство подростку представляется возмездием, но одновременно и обратимым явлением. Он думает, что сможет наблюдать и радоваться печали своих родителей, которые будут терзаться, что плохо с ним обращались.

Страх смерти у детей. Для большинства детей представление о смерти не содержит никаких ужасов . Однако это противоречит утверждениям, что в 1,5-2 года уже возникает мысль о смерти, которая может сопровождаться тревожными переживаниями.

Проверить степень информированности детей о смерти, особенно в младшем возрасте, затруднительно. Значительно легче выявить их эмоциональное отношение к смертельному исходу жизни. С этой целью изучалось содержание существующих у здоровых и невротичных детей страхов [Захаров А.И., 1988].

Оказывается, что распространенность страхов смерти составляет в дошкольном возрасте 47% у мальчиков и 70% у девочек, в школьном - 55% и 60%, соответственно. Страхи смерти родителей у дошкольников наблюдаются у 53% мальчиков и у 61% девочек, у школьников 93% и 95%, соответственно. В младшем школьном возрасте у ребенка часты страх остаться одному без поддержки родителей, испытывая чувства опасности, и страх перед угрожающими его жизни сказочными персонажами.

В старшем дошкольном возрасте чаще других наблюдаются страхи смерти в 7 лет у мальчиков (62%) и в 6 лет у девочек (90%). В этом возрасте эмоциональное и познавательное развитие достигает такой степени, что понимание опасности значительно возрастает. Для оценки этого факта следует знать и о большой распространенности в этом возрасте страхов войны, пожара, нападения, заболевания, смерти родителей и др. Все они связаны с переживанием угрозы жизни, что иллюстрирует высокую степень актуальности переживания смерти в этом возрасте. Вероятность появления страха смерти больше у тех детей, которые на первом году жизни пережили страхи незнакомых людей или имели трудности в овладении навыками ходьбы. Это также и те дети, у которых в преддошкольном возрасте наблюдались страхи высоты и так далее, т. е. обостренные проявления инстинкта самосохранения. Интересно также отметить персонификацию страхов, связанных с Бабой Ягой, Кощеем, Змеем Горынычем, олицетворяющими враждебные жизни силы.

Младший школьный возраст знаменуется резким увеличением распространенности страхов смерти родителей (в 9 лет у 98% мальчиков и у 97% девочек). Страх своей смерти, еще очень частый, реже встречается у девочек.

У подростков страх смерти родителей наблюдается уже у всех мальчиков (к 15 годам) и всех девочек (к 12 годам). Почти также часто встречается страх войны. Последний тесно связан с первым, так как и во время войны очень реальна потеря родителей. Несколько реже наблюдаются страхи собственной смерти, нападения и пожара.

Еще одним доказательством в пользу большого значения для детской психики переживаний смерти могут стать данные о страхах, наблюдаемых у невротических больных. Невротический страх оказывается в данном случае показательным потому, что, не оправдываясь реальной ситуацией, все же имеет психологическую подоплеку, т. е. отражает то, что волнует ребенка. Действительно, жизнь невротика не подвергается постоянной опасности, однако он может переживать стойкий страх, происхождение которого определяется не только выражением инстинкта самосохранения, но и отражает трудности формирования личности в определенном возрасте.

Страх смерти при неврозах страха встречается уже в старшем дошкольном возрасте. Ребенок при этом может бояться всего того, что приводит к непоправимому расстройству здоровья [Захаров А..И., 1988]. Из этого следует, что дети дошкольного возраста не только знают о существовании смерти, но уже в той или иной мере относят к себе, страшатся и переживают этот факт. Под влиянием тех или иных обстоятельств (повышенной эмоциональной чувствительности, психотравмирующих факторов, неправильного воспитания и др.) беспокойство о прекращении жизни может реализоваться в невротическом переживании, характеризующемся большей выраженностью и аффективным накалом.

По мнению В. И. Гарбузова (1977), мысли о смерти лежат в основе большинства фобий детского возраста. Эти фобии проявляются либо непосредственно заявлениями о боязни умереть, либо завуалированно - страхом заразиться, заболеть, боязнью острых предметов, транспорта, высоты, темноты, сна, одиночества и так далее. Страх смерти родителей также в конечном итоге трактуется, как боязнь невозможности существовать без родительской поддержки, заботы, зашиты и любви.

Соматические заболевания, ослабляющие или угрожающие здоровью детей с фобиями, усугубляют невротическое состояние, особенно в тех случаях, когда присутствует информация об опасности для жиз­ни или здоровья.

У подростков, наряду с приведенными страхами, нередки страхи смерти близких, навязчивые опасения заболеть определенной болезнью (раком, сифилисом и др.), оказаться несостоятельным (подавиться при еде) и т. д.

Умирающий ребенок. Психологические реакции детей со смертельными болезнями стали объектом внимания медиков лишь в последние годы. Ранее придерживались мнения, что до 9-10 лет умирающие дети не проявляют полного осознавания и тревоги по поводу неминуемой и скорой смерти Последующие исследователи поставили под вопрос это утверждение, указывая на то, что детскую неспособность выразить, вербализовать или концептуализировать свой страх смерти не следует понимать, как недостаток эмоциональной вовлеченности и осознания .

Тяжелое и ослабляющее заболевание, госпитализация, окружение чужими людьми в необычной обстановке, угроза утраты материнской заботы - даже одно только это создает для ребенка стрессовую ситуацию. Об этом известно достаточно хорошо. Менее ясны эмоции и поведение детей, когда болезнь предположительно или определенно оказывается смертельной. Дети разного возраста различно переживают такую ситуацию.

Младший дошкольный возраст (0-3 года) отличается крайней зависимостью от матери. Ребенок очень плохо переносит ее отсутствие. Начиная с 6 месяцев, страх быть покинутым очень сильно выражен. На 2-ом году ребенок также опасается остаться вне семьи. Младенец весь в настоящем. У него нет чувства времени и, насколько известно, нет никакого представления о смерти в будущем. Судить о переживаниях ребенка этого возраста можно по его поведению, зависящего от душевного состояния ухаживающих за ним, может быть, в большей степени, тем от его физического состояния.

Клинический пример . Ребенок 9 месяцев, страдающий лейкемией, поступил в стационар. В момент ремиссии мать заявила, что чем дольше ребенок будет жить, тем ей будет труднее. У нее появилось фобическое состояние, сопровождавшееся сердцебиениями, слабостью, диспноэ, из-за боязни замкнутого пространства она не могла пользоваться метрополитеном, единственным транспортом для посещения больного сына. Ребенок, ранее живо реагировавший на появление членов семьи и часть персонала, стал раздражительным и отчужденным. Он перестал гулить, в постели лежал, отвернувшись к стене и натянув одеяло на голову. Все же он начал реагировать положительно на занятия с ним медсестры. Была проведена психотерапия с родителями, переживавшими общее горе в одиночку. В результате они стали ближе и начали поддерживать друг друга .

Из этого примера видно, что основной заботой медицинского персонала должна быть психологическая поддержка семьи, подчеркивание ее важности в уходе за ребенком, понимание ее стресса и, при необходимости, замена в обслуживании.

Старший дошкольный возраст (3-6 лет) характеризуется внешним выражением родительских предостережений и требований. Возникают истинные реакции вины за свое поведение. Дети этого возраста нередко воспринимают заболевание как наказание. Как уже было отмечено, многие дошкольники имеют представление о смерти как об отсутствии жизни и деятельности. Они понимают, что живой человек уходит из жизни и не возвращается. То, как ребенок применяет к себе эти представления о смерти, определяется отношением к этой проблеме родителей и их переживаниями. То, как он защищает себя от этих идей, зависит во многом от способов психологической защиты родителей и от того, как они воспринимают эти трагические обстоятельства.

Очень вероятно, что серьезно больной ребенок может понимать собственную близкую кончину, хотя взрослые хотели бы отрицать это. Дети, подобно взрослым, используют различные формы психологической защиты, чтобы отвергать такую страшную возможность. Редко в этом возрасте они прямо говорят о своей боязни умереть. Чаще же об этой тревоге приходится догадываться по поведению ребенка или по темам его разговоров.

Клинический пример. Мальчик 4 лет, с лимфосаркомой, считал заболевание, лечение, госпитализацию и смерть агрессией против него. Его психологической защитой была игра, в которой он принимал на себя агрессивную роль против беззащитного умирающего больного, роль которого играла кукла. Но он явно идентифицировал себя с этой куклой, которая не могла видеть, слышать, говорить или кричать и которая вскоре должна была умереть. Он, по-видимому, осознавал необратимость грядущей смерти. Этот пример показывает пробуждающееся понимание ребенком ситуации, в которой он находится.

Несмотря на то, что фатально больной дошкольник не имеет такого же представления о смерти, как взрослый, его эмоциональное и физическое состояние необходимо корректировать в течение всего заболевания. Частые и длительные пребывания в больнице обычно связаны у детей со смертельным заболеванием и нередко провоцируют и усиливают страхи физических страданий, эмоциональной изоляции и покинутости, столь обычные для этого возраста. Медицинскому персоналу в этой связи следует предпринимать все возможное, чтобы избежать неоправданной госпитализации, или принять меры для частых посещений родителей в случае нахождения ребенка в больнице. Если фантазии и страхи ребенка не выявлены и не делаются попытки их успокоить, он будет страдать в еще большей мере - от непереносимой и глубокой тревоги и душевной боли .

Школьный возраст (6-12 лет) - период, когда постепенно развивается способность решать более сложные логические задачи, понимать отношения между предметами и явлениями реального мира и на основе конкретных примеров делать обобщения. Наибольшие изменения происходят в таких сферах психического развития, как независимость, осознание и социализация. Укрепляются структуры характера, формы психологической защиты против чувств вины и стыда становятся сильнее. Ребенок все лучше приспосабливается к социальным требованиям. Связь с родителями ослабляется, а интересы все больше со­средоточиваются на сверстниках и других взрослых. Школа становится центром детской жизни. Познавательные способности школьника позволяют ему понять, что каждое живое существо умирает. У него начинают укрепляться мысли о необратимости смерти .

К этому возрасту, большая часть детей, заболевших неизлечимой болезнью, через некоторое время начинает понимать необычность своего состояния и серьезность своей ситуации. Сумеют ли они совладать с трагичностью своего положения, будет зависеть от их механизмов защиты и от того, каким образом близкие или взрослые, особенно их родители, овладевают своими чувствами.

Даже не имея полного представления о смерти, они обнаруживают возрастающую тревогу и озабоченность своим состоянием . Исследование этих детей с помощью проективной техники позволяет выявить их знания о приближающейся смерти, о диагностике неизлечимой болезни, необратимости смертельного исхода, тяжелых изменениях в организме .

И. К. Шац (1989), изучавший психику 109 детей, страдавших неизлечимым заболеванием (острым лейкозом), обнаружил целый ряд отклонений. Среди них преобладали аффективные нарушения (88,4%): дистимия, тревога и депрессия. Дети с этими расстройствами отказывались участвовать в общих играх, отгораживались от сверстников, предпочитали общение со старшими, нередко находились в очень сложных отношениях с родителями. Проявления их активности часто определялись интересом к своему заболеванию и лечению. Содержание возникавшей боязливости и ночных страхов большинстве случаев было связано с тяжестью заболевания и неверием в выздоровление. У части детей возникало чувство вины из-за непослушания или нарушений режима и дисциплины, которые, как они думали, привели к «плохой», «редкой» и даже «худшей» болезни. Были также страхи за свое здоровье и благополучие родителей, переживания из-за госпитализации. Основной источник психотравматизации - отношение к болезни, понимание ее тяжести, и особенно неизлечимости, невозможности продолжения полноценной жизни. Больные называли свою болезнь «самой главной», «самой страшной среди всех болезней». Более пессимистичную оценку, чем понятиям «здоровье» и «болезнь», дети давали понятию «смерть». В восприятии обследованных понятие смерти носит абстрактный характер и не связывается с собственной личностью. С возрастом больных, по мнению автора, в их представлении вероятность смертности в будущем увеличивается, причем они лучше понимают связь смерти с болезнью крови. Больные допускают большую вероятность смерти как исхода жизни. Переживания родителей, межличностные отношения в семье во время заболевания ребенка формируют его ВКБ, оказывают влияние на состояние его психики. Несмотря на то, что все дети видели сострадание родителей, они считали, что их покинули. Эти материалы показывают, что больные дети не только знают о своем близком конце, но и переживают его. Судить об этом можно по психотическим и непсихотическим расстройствам, возникающим у этих больных, в основе которых в значительной мере лежат страх смерти, несбывшиеся надежды, чувство заброшенности.

R. Gilder, P. Buschman (1980) приводят несколько, как они считают, типичных примеров реагирования детей младшего школьного возраста на неизбежный и близкий фатальный исход заболевания. В первом случае, несмотря на понимание грядущей смерти, ребенку удается вытеснить отчаяние, панику и находиться в почти хорошем настроении. Все же смерть остается близким к сознанию переживанием, ассоциируется с чувством покинутости, непонятности и беспомощности с тревогой из-за отрыва от дома. Во втором мысли о смерти замещаются активной ролью страдающего. Появление ипохондрических переживаний имеет и положительный смысл: они подавляют страх умирания, так как для того, чтобы страдать, надо жить. В третьем - заболевание рассматривается ребенком как несерьезное, однако на неосознанном уровне выявляется тревога из-за неизбежной смерти. Это приводит к угрюмому настроению, жалобам на соматическое недомогание, вспышкам гнева, особенно в адрес родителей. В четвертом - гнев в ответ на осознавание неизлечимости заболевания может выражаться в фобиях лекарств, враждебности и дисфориях. R. Gilder и P. Buschman пришли к выводу, что у детей этого возраста формируется сильная психологическая защита против угрозы неизлечимого заболевания. У них более ясные и более точные знания о заболевании, в частности о его серьезности, длительности, неизлечимости и угрозе смерти, чем об этом думают родители. Эти дети часто переживают не только тревогу, но и гнев, стыд, вину. Они способны скрывать эти чувства намного лучше, чем младшие, - почти так, как это делают их родители. У детей очень острое чувство осознавания родительских реакций на их заболевание. Они часто делают все, чтобы избежать нарастания родительского напряжения и таким образом уменьшить угрозу собственному настроению. Спустя несколько месяцев от начала заболевания, они уже знают основные данные о нем, видят в больнице детей с такими же болезнями, подглядывают в собственные истории болезни, подслушивают беседы между родителями и медицинским персоналом, пользуются средствами массовой информации, чтобы получить сведения о своей болезни. Довольно трудно обмануть этих детей во всем, что относится к их болезни. Им очень трудно с родителями, которые пытаются скрыть от них тяжесть заболевания, неизбежность близкого конца, а также свои тревоги в связи с этим. Большинство детей не задает прямых вопросов о смерти, но обсуждает свое заболевание косвенно. В то время как у многих родителей не хватает выдержки, чтобы разговаривать с больным ребенком о его болезни и не обнаружить свое горе, медицинский персонал должен создать такие условия, которые бы позволили больному говорить о том, что его мучает, в прямой или косвенной форме. В противном случае детские переживания и страхи, чувство изоляции и покинутости будут резко возрастать.

Подростковый возраст в отношении мышления во многом не отличается от такового у взрослых. Подростки способны на основе общих закономерностей решать частные задачи, могут сами формулировать задачи и оперировать абстрактными понятиями. Они уже способны к такому логическому заключению: «Если все люди смертны, то и я могу умереть». Для подростков смерть становится реальностью, как для них самих, так и для всего живого. Неизлечимо больные осознают собственную приближающуюся смерть и ее необратимость. Умирающий подросток несет двойное бремя. Наряду с эмоциональным стрессом нормального пубертатного периода, он переживает потрясение из-за приближающейся собственной смерти. За малыми различиями, связанными с особенностями психического развития, он реагирует на близкую смерть сходно с тем, как это описывается взрослыми . Бесполезно пытаться говорить подростку неправду о природе его болезни. У него имеются определенные преимущества перед младшими детьми. Он уже может достаточно точно выразить свои чувства с помощью хорошо развившегося словарного запаса. Кроме того, будучи менее зависимым от родителей, он может посчитать менее опасным признаться в беспокоящих его мыслях и доверить их другим.

В тех семьях, где родители запрещают откровенные разговоры с их ребенком относительно диагноза и серьезности его болезни, подросток, подыгрывая родителям, может дать понять медперсоналу, что ему известна истинная ситуация. По мере взросления, он становится более независимым от родителей, настаивает на большей автономии и, как правило, не получает ее. В то же время врач или медицинская сестра способны иметь дело с ним как с самостоятельной личностью, а не только как с сыном или дочерью родителей. Подросток может захотеть обсуждать свою близкую и неотвратимую смерть, не вовлекая в это родителей. Сверстники важны для больного, однако они не способны его поддержать, так как сами серьезно переживают свою неполноценность и угрожающую кончину товарища, с которым могут себя легко идентифицировать.

В течение заболевания чувства подростка меняются очень быстро от гнева до печали, вины, стыда, отвержения и приподнятого настроения, жалоб и безразличия, уступчивости, отгороженности. По мнению М.С. Heagarty (1978), переживания умирающего под­ростка протекают в определенном порядке. Подросток, прямо или обиняком узнавший о своем неизлечимом заболевании, настойчиво отвергает возможность неизбежной при этом смерти, он может также не признавать и факт существования смертельной болезни. Эта начальная стадия отказа признавать реальность является нормальной и конструктивной, если она не затягивается и не мешает терапии. Если времени оказывается достаточно, то большинство больных успевают сформировать психологическую защиту. Подросток, не понимающий, почему его сразила болезнь, переживает гнев, который возникает после периода отвержения факта близкой смерти. Этот гнев на несправедливость судьбы может трансформироваться в крайнюю агрессию по отношению ко всем окружающим: родителям, членам семьи, медперсоналу. Следует понимать, что гнев подростка и его враждебность - нормальное явление и нельзя наказывать или осуждать его за эту реакцию на свою судьбу. По прекращении этих двух фаз, нередко возникает период, когда жизненный горизонт подростка резко сужается, и он начинает выпрашивать, выторговывать себе те или иные поблажки. Например, за выполнение режима или болезненных процедур требует себе подарков, разрешения отступить от требований медперсонала и получить другие послабления. Этот нормальный процесс сделок для узко ограниченных целей помогает пациенту прийти к соглашению с реальностью укорачивающейся жизни.

Умирающий подросток неизбежно становится печальным. Депрессия у таких больных может разворачиваться в двух вариантах. Первый тип - реактивная депрессия, которая обычно возникает как результат потери некоторой части тела или функций, важных для образа «Я». Это может произойти вследствие хирургического вмешательства. Реактивная депрессия углубляет основное печальное настроение и сочетается с сильным чувством вины и стыда. И медперсоналу, и семье следует иметь в виду возникновение выраженной депрессии и пытаться улучшить это состояние посредством доверительных бесед с подростком.

Второй тип депрессии, наблюдаемый у умирающих больных, понимается, как преждевременное оплакивание потери семьи, друзей и самой жизни. Это тяжелое переживание потери собственного будущего - признак начальной стадии принятия собственной смерти. Такие больные крайне трудны для ухаживающих людей, они вызывают у них чувство тревоги и душевного дискомфорта. Попытки же ободрить пациента веселыми, остроумными, но нелепыми с точки зрения больного замечаниями противоречат неизбежной реальности и лишают подростка его законного достоинства в тот период, когда он горюет по всем, кого любит и чему радуется.

Наверное, наиболее драматично воздействует на умирающего подростка ослабление наиболее важных взаимоотношений в его жизни. Те, кто окружает этих больных, сочувствуя им, избегают общения с ними. Родители и другие члены семьи начинают реже посещать больницу, медперсонал проводит с ними меньше времени. В то же время подросток нуждается более всего в душевном комфорте и теплоте. Даже чье-либо молчаливое присутствие в палате у постели умирающего может оказаться полезнее произнесенных слов сочувствия. Краткое объятие, похлопывание по плечу, пожатие рук скажет ему о том, что о нем заботятся и понимают.

После этой длинной череды переживаний в тот момент, когда смерть уже подходит, подросток обретает мир и спокойствие. С этим принятием близкой смерти больной теряет интерес к окружению, обращается вовнутрь и отдается неизбежному. Подростки, достигающие этой стадии, должны восприниматься не как бросившие борьбу, но как приготовившиеся спокойно принять смерть.

Клинический случай , представленный Л.В. Шульженко. Саша, 14 лет, госпитализирован с диагнозом лимфосаркома. Первые симптомы появились полгода назад. Проведенная лапаротомия обнаружила множественные увеличенные до 4 см лимфатические узлы брызжейки. Жалобы на слабость, тяжелую «утомленность», отсутствие аппетита. Состояние очень тяжелое в связи с опухолевой интоксикацией и анемическим синдромом. Мальчик ориентирован во времени, месте, собственной личности. Вступая в контакт, проявляет осторожность. Выбирает темы для беседы. О своем эмоциональном состоянии говорит неохотно. Отвечает односложно: «Нормально», «Да», «Нет». Знает диагноз и без неудовольствия поддерживает разговор о соматических проявлениях болезни. Расспрашивает о варианте течения заболевания, тактике лечения, частоте осмотров, характере процедур (пункциях, использовании наркоза). Внимательно относится к разъяснениям. В первые недели пребывания в больнице складывалось впечатление, что настроение ровное. Мальчик с нетерпением ждал ежедневного обхода, выслушивал назначения и советы врачей, отчеты медицинских сестер. Он искал поддержки у родителей, но не мог ее найти. Мать во время свиданий с ним плакала. Психотерапевтические беседы, во время которых мать получала информацию о том, как будет изменяться душевное состояние ее сына, как следует реагировать на его поведение и переживания, как управлять своими чувствами и благотворно действовать на него, не изменили ее поведения при общении с сыном. Сам больной прекратил заниматься любимым делом - рисованием, в котором преуспел, не брал в руки книги, хотя раньше увлекался чтением. В отделении проводил время за просмотром телепередач и компьютерными играми. В беседе избегал всего, что касалось его переживаний, но по-прежнему обсуждал свое физическое состояние. Разговор о прошлом и будущем поддерживал. Рассказывал о друзьях, оставшихся дома, о прежних взаимоотношениях с ними. В то же время, приезжая домой, к друзьям не выходил, так как «стеснялся своего вида». Охотно обсуждал свое будущее, строил планы: чем будет заниматься после выздоровления, с кем будет общаться, какую выберет профессию. Проявлял своеобразные реакции на манипуляции. В момент их проведения делал усилия над собой и говорил: «Я вытерплю все, без наркозов, обезболивающих, только скажите мне, что я поправлюсь». Действительно, он переносил все, даже самые болезненные манипуляции очень стойко, отказываясь от обезболивающих средств. Получал интенсивное специфическое лечение, вследствие чего возникла тяжелая реакция в форме язвенно-некротического стоматита. Позже появился асцит, усилился болевой синдром. Производилась пункция брюшной полости, выявившая серьезное ухудшение основного заболевания (большое количество клеток лимфоидного ряда в пунктате). Одновременно проводившееся симптоматическое лечение складывалось из антибиотиков, наркотических анальгетиков, сердечных гликозидов, препаратов крови. Во время резкого ухудшения заболевания, перед самой смертью больной умоляюще спрашивал: «Зачем? Ради чего я все это терпел? Мама, я не верю в Бога, его нет. Ведь я его так просил, Боженька, миленький, помоги мне, а я все вытерплю, все выдержу». Умирая в отделении, мальчик сначала какое-то время недоумевал от того, чем все заканчивается. Затем у него появились злость, ненависть, агрессия, направленная на родителей, стал сетовать на Бога, возникли капризы и чрезмерные требования к персоналу. Переживания последнего этапа жизни больного оценить сложно, так как с целью обезболивания он получал большие дозы наркотических средств. Мальчик умер в больнице, спустя два месяца после поступления.

Психосоматическая ситуация подростка, возникшая вначале на тяжелейшее, крайне болезненное заболевание и не менее болезненное лечение, затем трансформировалась в психосоматическую ситуацию, определявшуюся умиранием. Эта жизненная ситуация осложнилась, как минимум, двумя серьезными трудностями: длительным пребыванием в отделении для тяжелых и умирающих детей и неспособностью родителей психологически поддержать своего сына, заболевшего летальной болезнью. Реакция подростка, осознававшего свое острейшее смертельное заболевание, менялась. Вначале, находясь в неглубокой депрессии, мальчик обращался за помощью к матери, пытался преодолеть страх перед будущим сам, отрицая смертельный исход (мечты больного о будущем). Затем, как он надеялся, заключил договор с Богом, отдав за свою жизнь терпеливое отношение к мукам, причиняемым болезнью, процедурами и другими формами терапии. В самом конце своей жизни он пережил несколько стадий:

1) недоумения в связи с тем, что его надежды не оправдались;

2) гнева и агрессии, так как его терпение и муки в рамках «договора с Всевышним» не выкупили его у смерти;

3) смирения и истощения, не выявлявшихся в значительной степени, из-за получаемого лечения.

Проводившаяся в отделении психотерапия преследовала цель облегчить душевное состояние больного, страдающего роковым заболеванием, укрепить его психологическую защиту от разрушающего действия мыслей о неизбежной близкой смерти, тяжелых страданий, поддержать силы в борьбе с проявлениями заболевания и болезненным лечением. Производили регулярную оценку эмоционального состояния, учитывали возможности психологической защиты.

Реакция семьи на умирающего ребенка. В настоящее время смерть ребенка от болезни или несчастного случая - относительно нередкое событие, хотя все же не такое частое, как это было в недалеком прошлом. Родители умирающего ребенка переносят тяжелый эмоциональный стресс, будучи потрясенными происходящим, они ищут ответа на вопрос о причине случившегося. Все это часто происходит в относительной изоляции, с малой поддержкой остальными членами семьи или окружающими. Переживания родителей в процессе умирания ребенка отличаются от таковых при прощании с их собственной матерью, отцом, братьями или сестрами. Они относятся к близкой потере своего ребенка так, как будто теряют часть самих себя.

Чувства и мысли, обычно возникающие у родителей неизлечимо больных детей, и формы защитного преодоления этих эмоциональных стрессов описаны в деталях . Как правило, когда матери или отцу сообщают диагноз фатального заболевания у ребенка, у них возникают чувства потрясения и неверия, даже если до этого уже были серьезные подозрения на этот счет. Меньшая часть родителей почти полностью не способна преодолеть свои чувства и может отказаться дать разрешение на лечение ребенка, действуя так, как будто он не болен. Однако, несмотря на недостаточное принятие реальных событий, большинство родителей сначала могут постичь диагноз лишь разумом и способны исполнять предписанный медицинский режим. С течением времени они постепенно становятся способными глубоко прочувствовать факт болезни своего ребенка. За осмыслением диагноза следует острое переживание тяжелого заболевания.

По мнению М. Heagarty (1978), во время первого обсуждения врачом с родителями заболевания их ребенка возникают эмоциональные реакции, обычно искажающие понимание любых объяснений, касающихся лечения или прогноза. В этой связи педиатр или психолог должны сохранить у родителей надежду, причем все же следует пояснить, что они не смогут понять детальных профессиональных объяснений и инструкций. Фактически в такой ситуации стиль беседы профессионала более важен, чем содержание того, о чем говорится. Врач должен быть сочувствующим и компетентным профессионалом, который понимает родительскую боль и горе и может иметь дело не только с медицинской стороной дела, но и способен понять эмоциональное состояние семьи. По мере ухудшения состояния ребенка, многие родители приспосабливаются к ожидаемой потере. Они даже могут возвратиться к своей обычной деятельности.

Первым переживанием многих родителей, узнавших о смертельном заболевании их ребенка, как уже было сказано, бывает чувство глубокого потрясения и неверия. Другие реакции, которые могут возникнуть у родителей, находятся в зависимости от структуры их личности и прошлых переживаний. Родители различно проявляют свое отношение к неизлечимой болезни своего ребенка. Это могут быть глубокая печаль, гнев или отвержение правды, сказанной врачом. Педиатру не следует ни выражать удивления, ни высказывать суждений о родительских высказываниях или их поведении. Реальность надвигающейся детской смерти не может быть отвергнута, а родители лишены надежды. Роль, как педиатра, так и психолога заключается в поддержке, которая зависит от ситуации .

После первого потрясения, связанного с осознаванием происшедшего, родители, нередко отвергая трагическую судьбу ребенка, ищут других врачей в надежде получить более оптимистическое заключение о его болезни. Педиатру, курирующему такого больного, следует относиться к этому как к нормальному явлению и самому попытаться организовать консилиумы специалистов. Заключения других врачей, подтверждающих прогноз, ослабляют напряженные отношения между родителями и лечащим врачом, которому они первоначально не доверяют, полагая, что он может ошибаться.

За начальной фазой отвержения факта роковой болезни у родителей появляются чувства вины, гнева и депрессии. Наиважнейшая задача психолога и педиатра - разуверить родителей, доказав им, что они не могли быть причиной возникновения заболевания ребенка ни тем, что делали, ни тем, чего не делали. У родителей умирающего ребенка чувство вины интенсифицируется. Они постоянно возвращаются в своих воспоминаниях и обсуждениях к событиям жизни сына или дочери, предшествующим постановке диагноза, ищут собственные ошибки и грехи, которые могли бы объяснить его трагическую судьбу. Неуместные и неловкие вопросы и замечания медицинского персона­ла могут обострить эти переживания.

Чувство вины, проецируемое вовне, становится гневом. В поисках причины переживаемой трагедии родитель умирающего ребенка может враждебно упрекать любого из своего близкого окружения, включая другого родителя или медицинский персонал. Таким образом, трагедия детской смерти может разрушить взаимоотношения между родителями именно в тот момент, когда они наиболее нужны друг другу. В лечение умирающего ребенка необходимо включать оценку происходящего в семье и коррекцию взаимоотношений родителей, если это требуется. В противном случае взаимные упреки супругов и яростные нападки друг на друга нанесут большой вред семье, и она уже не сможет создавать умиротворяющий психологический климат, столь необ­ходимый для ребенка.

Родители также нередко обрушиваются с гневными упреками на медицинский персонал, лечащий их ребенка или ухаживающий за ним. Кажется, что их невозможно ничем успокоить, они всем недовольны. Это отнюдь не истинное недовольство отношением к ребенку. Это внешние проявления родительского гнева на несправедливую судьбу их малыша. Правильное понимание медперсоналом гнева родителей как не направленного лично на них облегчит им общение с семьей, помо­жет преодолеть «обиды» со стороны родителей.

По мере того как болезнь ребенка постепенно подходит к роковому концу, родители и семья уже готовы психологически принять его смерть. Такое принятие неизбежно ведет к началу эмоционального отчуждения, во время которого родители обращаются к другим сторонам жизни и к другим взаимоотношениям внутри и за пределами семьи. Эти чувства эмоциональной потери в сочетании с нормальным желанием смерти ребенка, которое вскоре появляется, заставляет большинство родителей чувствовать вину. Некоторым медицинским работникам такое отчуждение также может показаться бессердечным родительским безразличием к ребенку. Но и родители, и медперсонал должны понимать, что эти чувства представляют собой нормальные и положительные механизмы психологической защиты. Если родители заняты какой-то внешней деятельностью и взаимоотношениями и слишком мало уделяют внимания больному, врачу или психологу следует помочь им продолжать эмоциональную поддержку ребенку. Может оказаться необходимым, чтобы больничный персонал отчасти заменил родительское отношение с тем, чтобы предупредить утрату ребенком важных эмоциональных связей в то время, когда он особенно в них нуждается .

Реакция семьи на смерть ребенка. Реакции родителей на факт смерти ребенка могут варьировать в зависимости от того, умер ли ребенок внезапно и неожиданно или после длительного летального заболевания . Переживания родителей в течение длительного инкурабельного заболевания списаны выше. Если же глубокое горе в связи с предчувствием неизбежной смерти ребенка не возникает, то переживания родителей в момент смерти практически столь же остры, как и при внезапно разразившейся катастрофе.

Из-за индивидуальных различий родителей, продолжительность и выраженность печали по потере изменчива. Обычно острый период продолжается 3-4 месяца, однако оплакивание может никогда не прекратиться. Этому способствуют отмечаемые памятные даты и другие напоминания о случившихся событиях. Особенно часто горе обостряется на первом году после смерти ребенка.

Неожиданные потери детей чаще всего случаются из-за синдрома внезапной смерти (1 на 350-400 живорожденных) и несчастных случаев (50% смертей детей 1-14 лет). В противоположность семьям детей, которые умерли от ожидаемых причин, родители тех, которые умерли неожиданно, проявляют взрыв интенсивных, разрушающих и почти непереносимых чувств. Поскольку не было времени для того, чтобы психологически подготовиться к потере, родительские переживания смерти возникают как грандиозная обида в форме экстраординарных, сильных чувств потрясения и неверия, что может продолжаться в течение нескольких недель или месяцев. Родители в своих попытках понять причину потери часто сосредоточиваются на некоторых деталях обстоятельств, приведших к смерти ребенка, и переживают только их. Если ребенок был слишком мал и не болел, друзья и родственники могут предполагать, что родителям не потребуется длительного периода для того, чтобы восстановиться после потери. Однако горе родителей младенцев и детей, которые умирают неожиданно, продолжается длительно и может продолжаться дольше, чем в семьях, которые переживали затянувшуюся болезнь ребенка. Наиболее частые переживания в этих случаях - тяжелая печаль, выраженная депрессия и отчаяние. При этом могут иметь место чувства опустошенности, никчемности, утраты энер­гии, появление крайнего беспокойства или неспособности к концентрации внимания. Эти переживания могут сопровождаться анорексией, бессонницей, болью в области сердца, живота или в верхних конечностях.

Всегда наблюдаемая при этом тревога может возникать как напоминание о собственной смертности или понимание своей беспомощности. Переживаемое кажется настолько сильным, необычным, что нередко воспринимается как начинающееся расстройство психики.

Оплакивание ребенка - важная фаза отказа от существующих эмоциональных связей родителей с детьми. Разрушение этих связей перед лицом приближающейся смерти продолжается в процессе освобождения ребенка от родителей, степень зависимости от которых определяется не только возрастом умершего, но также природой и интенсивностью отношений между ребенком и родителями и их взаимодействиями.

Когда ребенок умирает, родители переживают потерю как травму, которая не только тяжело ранит личность, но и вызывает у них чувства недостаточности и вины. Они отвергают возможность детской смерти, оплакивают ребенка бессознательно, а иногда и осознанно в его присутствии. В этом случае он начинает относиться к смерти со страхом, так как чувствует, что приносит родителям горе.

В то время как родители и все остальные члены семьи продолжительное время горюют из-за смерти ребенка, они одновременно должны освободиться от длительно существующих чувств потери, вины, гнева и депрессии до того, как возобновят обычный порядок жизни. Если этот горестный процесс закончится полным успокоением, семья вернется к своей прежней жизни с новым ее пониманием.

С целью помощи семье психологу или педиатру следует запланировать визит к родителям через 4-6 недель после смерти ребенка. Во время этого посещения психолог (врач) мог бы ответить на любые вопросы о причинах смерти и рассказать о патологоанатомических находках. Более важно то, что этот контакт с родителями позволит оценить степень родительского горя и установить отсутствие или наличие патологических реакций, требующих психиатрического вмешательства.

Отношение детей и подростков к смерти родителей и родственников. Информация, полученная от психически больных, показывает, что среди них больше потерявших родителей, чем среди остального населения.

В детском психиатрическом отделении из числа находившихся там больных только 41% воспитывался обоими родителями, причем у 18% пациентов один или оба родителя умерли. По мнению И. Лангмейера (1963), наихудшее влияние на судьбу детей оказывает отсутствие материнской любви, так как именно мать создает основу для отношений к людям, для доверия к окружающему миру.

Многие специалисты обнаруживают достоверно более высокий процент (от 7 до 60%) сирот среди психически больных в сравнении с воспитывавшимися в полной семье. Так, например, среди депрессивных больных сирот оказывается в 4 раза больше, чем в группе психически здоровых. Ранняя утрата одного или обоих родителей достоверно чаще встречается у совершивших те или иные преступления [Буянов М. И., 1970].

Проблемы, переживаемые во время умирания близкого, очень различаются в зависимости от возраста. Имеют значение различия в основах (ядре) личности и эмоциональных привязанностях у детей и взрослых. Младенец целиком зависим от одного лица - матери или замещающего ее человека, обеспечивающего физические и психические потребности. В связи с этим потеря столь значимой фигуры ставит под вопрос его существование, так как без ее поддержки он не может выжить. По своим проявлениям и продолжительности очень разнятся переживания потери родителя в детстве или в подростковом возрасте. Однако во всех случаях такая потеря ставит под сомнение не только возможность благополучного приспособления, но и саму жизнь ребенка.

Реакция маленьких детей на потерю родителя является «анаклитической», т. е. связанной с потерей источника пищи, тепла и защиты. Длительно существовавшее предположение о том, что дети не способны переживать смерть близких людей, было опровергнуто. Переживания детей определяются потерей объекта любви и идентификации, а потому эти чувства утраты оказываются очень глубоким, серьезно травмирующими их психику [Фрейд А. и Бурлингем Д., 1973]

Тяжесть психотравмы, возникшей из-за утраты родителя, объясняется также потерей материнской защиты. В связи с этим первоначально ребенок протестует против случившегося, что определяется его страхом одиночества, затем горюет и отчаивается, уже понимая происшедшее и, наконец, пытается приспособиться к жизни без близкого человека [Боулби Дж., 1960].

Более поздний подход к пониманию детского горя складывается из представлений о том, что на первой стадии переживаний дети осознают случившееся. На второй - у них исчезает привязанность к любимому человеку, на третьей - появляются воспоминания об умершем родителе и страстное желание вернуть его. В дальнейшем наступает стадия идентификации с умершим. Трудности приспособления после утраты у детей возникают, если они не имеют реалистического представления о смерти родителя или тогда, когда в последней стадии они сознательно противятся идентификации, тем самым, препятствуя нормальному протеканию процесса горя [Фурман Е. А., 1974].

Кажется, что невозможно смягчить младенцу стресс утраты матери, как это происходит позже, когда с потерей объекта любви более старшие постепенно свыкаются. Смерть матери в младенчестве - тяжелое тотальное переживание, слишком близкое к страху собственной смерти, а потому и воспринимается как окончательная потеря.

К.Р. Эйсслер (1969) различает два страха, связанных с угрожающей смертью: страх лишиться будущего, сопровождающийся боязнью разрушения психики, души или личности, и страх, относящийся к разрушению тела и исчезновению без опасения потерять личность, т.е. менее тотальное переживание. Эти две формы страха смерти очень близки к основным источникам тревоги в детстве, страху потери матери, которая удовлетворяет важные потребности, или позже - потери ее любви и заботы и страху кастрации или уродования.

Реакции ребенка на смерть . Задача оплакивания, связанного со смертью, сводится к ослаблению привязанности к родителям. Разрушение эмоциональных связей из-за свершившейся смерти близкого начиналось раньше и продолжалось в процессе развития личности в форме отделения от родителей, зависящего не только от возраста ребенка, но и от природы и интенсивности отношений и взаимодействий между ним и родителями.

Отмеченное Ц.М. Паркес (1972) появление «фантома мужей» у вдов в форме сильно выраженного чувства присутствия покойного встречается чаще, чем думают. У детей призрак родителя - также нередкое явление, когда переживание печали не приносит облегчения. По мнению Дж. Боулби (1960), печаль ребенка, начиная с 6 месяцев, сходна с той, что наблюдается у взрослых. А. Фрейд (1967), Р. Фурман (1964) среди других сомневались и утверждали, что лишь ребенок 4-4,5 лет способен к эмоциям горя в ответ на смерть родителя. В то же время А.В.М. Вольф (1958) оценивает возраст начала таких переживаний в 10-11 лет. X. Нагера (1970) и М. Вольфенштейн (1965), со своей стороны, доказывали, что печаль, описанная А. Фрейд, возможна только после отрыва от родителей в подростковом возрасте, хотя некоторые ее проявления могут наблюдаться уже в детстве.

IX л е к ц и я: Грамматикаысь, кыв тэчасысь да артманногысь понятие сöвмöдöм

IX. Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения. 1 страница

IX. Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения. 2 страница

IX. Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения. 3 страница

Ребенок - развивающаяся личность, в связи с этим изучение понимания ребенком смерти возможно только в возрастном аспекте. Каждый этап по­знавательного и эмоционального развития может быть коррелирован с раз­личными уровнями восприятия смерти.

В течение первых двух лет жизни постепенно развиваются примитивные представления, в том числе и о том, что предметы существуют вне его. Так как эта превербальная стадия познавательного развития не позволяет формули­ровать понятия, то и смерть как идея не может возникнуть у младенца. Во время этого периода жизни потребности удовлетворяются родителями, и У ребенка появляется способность доверять близким, у него формируется чув­ство безопасности. Отсутствие родителя или воспитателя приводит к тревоге, страху или депрессии. Из-за отделения от матерей, например, при госпита­лизации у детей с серьезными или неизлечимыми заболеваниями могут раз­виться эти симптомы. На большее ребенок этого возраста не способен.

В дошкольном возрасте (2-7 лет) мышление, т. е. познавательный стиль, дооперациональное - оно характеризуется эгоцентризмом, анимизмом, ар-

тифициализмом и партиципацией. Речь у дошкольников монологичная, а мышление магическое, при котором любые события ими рассматриваются как результат осуществления их желаний или суждений. Анимизм проявля­ется в одушевлении предметов и явлений реального мира. Артифициализм обнаруживается в том, что дети считают любой предмет сделанным для опре­деленной цели. Партиципация - понимание детьми любой человеческой и природной активности, как зависящей от них. Уже появляются элементы аб­страктного мышления, однако суждения затрудняются указанными особен­ностями. Иногда интуитивно дошкольники разрешают те или иные задачи, однако объяснить ход своих рассуждений они не могут.

Понятие о смерти может возникнуть между 1,5 и 2 годами, когда появля­ются элементы символической функции мышления. Предполагается, что происхождение тревоги из-за предчувствия смерти связано с переживанием отрыва от матери во время рождения .

Реакция 1V2 - годовалого ребенка на смерть различна в зависимости от того, умирает ли родитель медленно, что переживается как постепенное уменьше­ние заботы и внимания, или внезапно, при этом резко нарушая удовлетворе­ние потребностей ребенка. Тревога разлучения проявляется расстройствами пищевого поведения и сна, а также отказом принять нового воспитателя. Предполагается, что истинный страх за свою жизнь или из-за невыполнения насущных потребностей определяет его соматические реакции .

Ребенок до 5 лет воспринимает смерть как отрыв от матери, а это отделе­ние от любимого существа оказывается для него ужасающим событием .

По мнению же S. Anthony (1972), для большинства детей смерть не пред­ставляется пугающим явлением. Примерно половина детей в своем лексико­не нередко использует такие слова, как «смерть», «похороны», «убийство» или «покойник», чаще они употребляют их, говоря о печальных событиях или испуганных людях. В противоположность этому ребенок, потерявший своего родителя, не упоминает смерть ни в какой форме. Среди дошкольников одни никак не реагируют на слово «смерть», другие - не знают его значения, часть детей имеют, но еще очень ограниченные представления («быть больным», «попасть в больницу»). Сталкиваясь со смертью близких или животных, дети этого возраста либо игнорируют ее, либо обнаруживают необычные реакции. Они избегают контакта, например, с убитыми существами или радуются со­вершенному убийству маленьких животных, насекомых, наблюдают за по­следствиями своего нападения на них.

Понятие смерти как окончательного прекращения жизни и одновремен­но универсального и неизбежного явления не может быть сформулировано ребенком, пока у него преобладает дооперациональный тип мышления . Для детей до 5-6 лет факт смерти не означает финаль­ного события . Они не признают нео­братимости смерти, говорят о смерти как об отъезде, сне, временном явле­нии . Это подтверждается и на примере детей 5,5 - 6,5 лет

Однако в более поздних исследованиях показано, что только 1/5 часть 5-6-летних детей считают, что у их мертвых домашних животных смерть обратима, и примерно V3 детей того же возрас­та предполагает наличие сознания у животных после смерти .

Причину смерти дети до 8 лет видят в болезни, отравлении чем-то несъе­добным. В ответе на вопрос о причине отражается эгоцентризм, магическое мышление и фантастические суждения. Некоторые 6-7-летние дети предпо­лагают, что оживление умерших возможно, например, в специальных отделе­ниях больницы. Таким образом, они обнаруживают свои представления об обратимости смерти .

Дошкольнику, который не может охватить сознанием окружающий его мир или объяснить его при отсутствии своего непосредственного опыта, будет, безусловно, трудно создать концепцию смерти. Для него быть мертвым - это континуум уменьшения жизни, или ослабления функций, который может быть прерван подобно сну. Его магическое мышление представляет смесь фантазий и фактов. Соответственно такие события, как смерть родителя, до­машнего животного или сверстника - товарища по играм, интерпретируют­ся дошкольником как результат его желаний или утверждений, что нередко приводит к сильному чувству вины .

Таким образом, можно сказать, что у дошкольников существует очень боль­шое разнообразие мыслей о том, что означает «жизнь» и, соответственно, ее прекращение, т. е. что такое следующая за ней смерть. Смерть - не только разлучение с воспитывающими и защищающими родителями, но и полная покинутость ими. Именно эта заброшенность очень пугает ребенка.

Разнообразие реакций дошкольника, соприкоснувшегося со смертью, за­висит от собственных прежних переживаний, религиозности и культуры се­мьи, привязанности ребенка к умершему и его уровня развития. Его отноше­ние к смерти в семье в связи с этим будет отличаться от реакции близких ему взрослых.

Ребенок трех лет в случае семейного траура по любимой бабушке может поразить родственников тем, что, покинув опечаленных взрослых, будет ра­достно играть в свои игры. Глубина переживаний оплакивающего смерть ма­ленького ребенка не ясна. Однако известно, что внимание у него сосредота­чивается ненадолго, отсутствует представление о времени «навсегда», понятие жизни, как и понятие смерти еще плохо очерчены . Возник­шая у дошкольника печаль очевидна, однако он не может сохранять такие болезненные переживания в течение длительного периода времени. Его грусть интенсивна, но коротка, хотя и нередко возвращается вновь. Ребенок для понимания случившегося требует доступных простых и повторных объясне­ний. Доказательства того, что ребенок действительно опечален, обнаружива­ются в его играх .

Примером отношения к смерти в этом возрасте может быть 5-летний маль­чик, который похоронил свою собаку, водрузив крест над могилой, и повесил на него две банки консервов. Он это проделал, решив, что мертвая собака

только менее жива и может еще стать голодной. Смерть любимого животного может оказаться для него подходящим опытом освоения понятий жизни и смерти, а также того, как правильно относиться к своему горю .

Реакция же 4-летней девочки на смерть сестры, умершей от лейкемии, проявлялась разнообразными эмоциями: от печали до повышенного настро­ения. Возможно, это было связано, с одной стороны, с изменением фокуса внимания семьи от больной сестры к ней, с отпавшей необходимостью де­литься игрушками, одеждой, местом для игр, а с другой - из-за неоднократ­но возникавших желаний смерти сестры, получавшей, как она думала, слиш­ком много внимания со стороны родителей. Еще один пример. Переживания

4- летнего мальчика сводились к тому, что благодаря своему магическому мыш­лению, он «знает», что его желание о том, чтобы его «отец остался в своем учреждении», осуществилось, когда родитель внезапно погиб в авиационной катастрофе. Способность управлять такими событиями подавляет и пугает ребенка. Фантазии заполучить мать себе оказываются одновременно и отрад­ными и ужасающими, так как он видит материнское горе. У ребенка возника­ет гнев, отражающий его вину за разрушение и несчастье в семье и являю­щийся наказанием за его мысли. Фактически ребенок теряет обоих родителей из-за того, что пережившая отца мать погружена в свое горе и своим состоя­нием пугает его. Сын усугубляет переживания семьи, когда сам не плачет и отказывается говорить о происшедшем. В то же время его игра может прини­мать то формы созидания, то разрушения. Не осознавая, что ребенок пере­живает именно как утрату, окружающие его взрослые скорее усилят, чем умень­шат его тревожность.

Педиатры и психологи, помогая дошкольникам и их семьям, имеющим дело с последствиями утраты близких, оказываются в очень трудной роли. Чтобы выполнить эту роль, требуется понимание особенности возрастной психологии ребенка, необходимость учитывать преобладающий детский эго­центризм и его магическое мышление. Задача усложняется в связи с тем, что в зависимости от возраста, жизненного опыта и культурного уровня психоло­гические последствия переживаемой семьей смерти очень варьируют.

Младшие школьники в возрасте между 6 и 10 годами отличаются развитием конкретного мышления. Дети к 7 годам начинают видеть мир с внешней точ­ки зрения, их язык становится коммуникативнее и менее эгоцентричным. Магическое мышление частично еще сохраняется, но дети уже могут исполь­зовать свои способности, чтобы исследовать реальность. Они отрываются от фантазий и игр, чтобы осуществить свои возможности в таких конкретных делах, как чтение, письмо и математика. Школьники начинают проявлять настоящее взаимопонимание и взаимодействие в работе и игре. У детей с 7 до 11 лет происходят очень большие изменения в познавательной сфере - воз­растают логические способности и степень объективности суждений. Мыш­ление становится мобильнее. Дети могут решать задачи с пространством и временем, сохранением количества и числа, а также классифицировать кон­кретные предметы.

М. Н. Nagy (1948) нашла, что 2/3 детей 5-9 лет персонифицируют смерть либо как определенное лицо, либо идентифицируют ее с покойником. Они думают, что смерть невидима, но она стремится остаться незамеченной, что­бы спрятаться ночью в таких местах, как кладбище. М. Н. Hagy иллюстрирует эти выводы примером, из которого видно, что даже ребенок 9 лет отождест­вляет смерть со скелетом и приписывает ей такую силу, которая способна даже «переворачивать корабли». Е. Kubler-Ross (1969) подтверждает эти наблюде­ния, считая, что школьниками смерть понимается как привидения и покой­ники, которые крадут детей. Несмотря на то, что A. Maurer (1966) соглашает­ся с ним, другие исследования не обнаруживают персонификации .

Было сделано предположение, что различие находок у разных авторов может быть объяснено культурными особенностями, религиозным воспита­нием или различными стилями детской психологической защиты. Дети нередко считают, что смерть - наказание за плохие дела. В этом суждении сказывается еще не преодоленный эгоцентризм и магическое мышление. На­пример, ребенок 6,5 лет думал, что смерть приходит ночью, унося, хватая и забирая плохих детей . Описаны 6-летние католические дети, говорившие, что люди умирают, потому что они плохие . Младшие школьники демонстрируют свое магическое мышление, на­пример, в суждениях такого типа, как «бабушка умерла из-за того, что я был сердит на нее». Однако такие утверждения появляются тем реже, чем старше ребенок.

Перед детьми ставился вопрос: «Может ли смерть случиться с ними?» Дети 5,5-7,5 лет считают смерть маловероятной, и она не осознается ими как воз­можная для них самих. В возрасте 7,5-8,5 лет дети признают, что смерть воз­можна в любой момент . Большой диапазон ответов дается на вопрос: «Когда ты умрешь?» В 6-летнем возрасте мог назы­ваться срок 7 лет, а в 9-летнем - даже 300 лет. Такой разброс суждений, как считает G. P. Koocher (1974), зависит больше от фантазий, чем от конкретно­го мышления, свойственного этому возрасту.

На вопрос «Что случается, когда умирают?» детьми даются разные ответы. Одни считают, что покойник уносит детей на небо, другие - думают, что «куда - то далеко». Католические дети, получившие представления о существовании рая и ада к 7 годам, говорят о чистилище как о чем-то реальном, что опреде­ленно отражает их религиозное воспитание .

Примерно половина детей 7-12 лет, опрошенных М. S. McJntire с соавт. (1972), считали, что их мертвые домашние животные знают, что о них скуча­ют. Это было интерпретировано как вера детей в сознание после смерти. Од­нако в 10-12-летнем возрасте 93% католических детей верят в существование души без наличия сознания и после смерти .

Когда задавался вопрос «Что случится, когда ты умрешь?», дети от 6 до 15 лет отвечали: «Закопают» (52%), «Попаду на небо», «Буду жить и после смер­ти», «Подвергнусь божьей каре» (21%), «Организуют похороны» (19%), «За­сну» (7%), «Будут помнить другие» (5%), «Перевоплощусь» (4%), «Кремиру­

ют» (3%). В качестве примеров приводятся ответы детей. Из них явствует, что ребенок 9,5 лет высказывает уверенность в своем оживлении после смерти; 12-летний - констатирует, что у него будут прекрасные похороны и его заро­ют в землю, а его деньги перейдут сыну; 14-летний не сомневается в том, что он истлеет и войдет в составные части земли. В этих иллюстрациях получают отражение религиозные, воспитательные и семейные влияния.

Мнения об этиологии смерти у детей крайне противоречивы. В их ответах чаще называются конкретные воздействия, а не общие процессы (нож, стре­лы, пистолеты, топор, животные, огонь, взрывы, рак, сердечные приступы, возраст и др.).

При попытках выяснить социально-экономические условия возникнове­ния смерти оказалось, что дети 6-10 лет, живущие в городах или находящие­ся в больницах, называют различные формы агрессии, возникающие случай­но или преднамеренно в мирное или военное время, в 4 раза чаще, чем дети пригородов и ученики церковно-приходских школ того же возраста.

Очевидно, необратимость смерти постепенно, но не в полной мере пони­мается детьми. Уже младшие школьники приходят к мысли, что даже скорая медицинская помощь оказывается эффективной лишь тогда, когда жизнь еще теплится. Вера в личное или всеобщее бессмертие души после смерти имеет­ся у 65% верующих детей 8-12 лет.

В том возрасте, когда у детей преобладает конкретное мышление, проис­ходит развитие концепции смерти как необратимого прекращения жизни, являющегося неизбежным и универсальным явлением. Однако препятстви­ем для этого становится еще существующий эгоцентризм, анимизм и маги­ческое мышление. Детские переживания дома и в обществе влияют на разви­тие понятия о смерти. Дети школьного возраста плохо используют в своей жизни уже имеющиеся представления о смерти, ее природе, причинах и по­следствиях. Это связано, как полагают, с большими изменениями в понима­нии смерти, происшедшими за короткое время. Приходится принимать во внимание, что существует множество условий осознавания процесса умира­ния, предшествующих формированию той концепции, которая используется взрослыми. Состояние тревоги или соматическая болезнь затрудняют осмыс­ление детьми этих представлений. Вопросы, задаваемые ребенком, даже та­кие, как «Я умираю?», могут не отражать правильного понимания происходя­щего. Об истинных переживаниях школьника нередко лучшую информацию дают различные его игры, рисунки, рассказы или своеобразие поведения.

Е. A. Grollman (1967) иллюстрирует сказанное поведением девочки 7 лет, ко­торая была очень дружна с бабушкой, жившей в семье. С ухудшением здоро­вья последней и падением ее интереса к школьным событиям, ребенок начал понимать свою потерю. Когда бабушка умерла, девочка правильно оценила случившееся, ее не удалили из дома, и она участвовала в траурных обрядах, исполняя порученную ей роль. Другой тип реакции на смерть описывает

G. P. Koocher (1974).

Мальчик 7 лет, обнаружив свою собаку мертвой у дороги, совместно с дру­гими детьми, выкопал могилу и похоронил ее, оплакивая свою потерю. В тече-

ние нескольких последующих дней он выкапывал ее, осматривал имеющиеся изменения и вновь погружал в землю. Этот ритуал повторялся без видимых переживаний у мальчика. Из беседы с ребенком выяснилось, что он интересо­вался изменениями, возникающими после смерти. Автор толкует это поведе­ние как своеобразную психологическую защиту от сильных переживаний.

Возникновение мыслей о смерти у ребенка 9 лет оказалось связанным с потрясением, пережитым из-за госпитализации одноклассника с опухолью. Столь сильное впечатление изменило и психическое и физическое состояние ребенка. На приеме у педиатра он с трудом поддавался разубеждению в том, что у него нет ничего серьезного, кроме не резко выраженного синусита. Та­ких примеров с множественными соматическими жалобами немало, особен­но у братьев и сестер умершего ребенка. Страдающие дети чаще всего не тре­буют назначения медикаментов, обычно достаточно внимательной беседы.

Переживший смерть отца 7-летний мальчик вначале выразил свою реак­цию гневом, жестокой символической игрой и ночными страхами. Со време­нем у него появились другие расстройства сна, он стал плаксивым и печаль­ным, и только в это время начал постепенно понимать объяснения взрослых о смерти родителя. Психотерапевтическое вмешательство оказалось успеш­ным - поведение и настроение ребенка выровнялись.

Эта возрастная группа оказывается наиболее вариабельной в сравнении с любыми другими в отношении понимания смерти. Как считает P. Bios (1978), для детей между 6 и 10 годами смерть становится более реальной, оконча­тельной, универсальной и неизбежной, но только в конце этого периода они признают свою собственную бренность. В начале этого возрастного проме­жутка смерть может быть персонифицирована детьми, и поэтому разум, уме­ние и ловкость, как они думают, позволят ее избежать. Объективные факты смерти становятся более важными, чем фантазии, формируется понимание разницы между живым и неживым, живущим и не живущим. К концу этого возрастного периода дети понимают, что смерть - часть общих процессов и принципов, которые управляют миром.

Подростки переживают очень значительные изменения за короткий проме­жуток времени: резко увеличиваются рост, масса тела, меняется прежний об­лик, появляются вторичные половые признаки. Подростки сосредоточены на этих изменениях, у них постоянно меняется настроение и поведение. Проис­ходит развитие идентичности, т. е. достижение цели через формирование ус­тойчивого образа «Я», независимого от семьи, а также выбор половой роли и избрание профессии. Постепенно развивается способность к самооценке, но и у подростков наблюдаются эпизоды возвращения к ранним способам поведе­ния и мышления: эгоцентризму, магическому мышлению, приступам гнева и крайней зависимости. Будущая судьба и собственная кончина становятся для них очевидными. Однако они отрицают свою смертность фактическим игно­рированием смерти в гонках на мотоциклах, в экспериментах с нарушающими сознание веществами и в другой опасной для жизни активности.

Подросток достигает формальных операций, овладевает абстрактным мыш­лением, способен рассматривать гипотетические возможности. Он разделяет

концепцию взрослых о смерти как универсальном и неизбежном процессе, которым заканчивается жизнь . Способность к от­влеченному мышлению позволяет ему принять мысль о собственной смерти. В то же время, чтобы преодолеть тревогу, вызываемую этими мыслями в ре­альности, он использует отрицание такой возможности.

Дети в исследовании М. Н. Nagy (1948) считали смерть прекращением телес­ной жизни уже с 9 лет. По мнению ребенка 10-ти лет, если кто-то умирает, то его закапывают, и он разрушается в земле, превращаясь в пыль. Кости разруша­ются позже, и поэтому скелет сохраняется дольше. Смерти избежать невоз­можно. Тело умирает, а душа остается жить. Другой ребенок 10-ти лет утверж­дал, что смерть означает умирание тела. Это состояние, из которого наши тела не могут быть воскрешены. Это, по его мнению, подобно увяданию цветов.

Признание смерти подростками естественным процессом доказано и в более поздних исследованиях, где испытуемые отвечали на вопрос о ее при­чине. Например, подросток 13,5 лет думает, что к старости тела изнашивают­ся и органы работают не так, как раньше .

Было отмечено сильное религиозное влияние на взгляды подростков, по­сещавших церковно-приходскую школу и у католиков, относительно вероят­ности продолжения жизни после смерти . В то же время подростки, у которых отмечались неоднократные мысли о самоубийстве, отвергают необратимость смертель­ного исхода. В группе 13-16-летних 20% верили в сохранение сознания пос­ле смерти, 60% - в существование души и 20% - в смерть как прекращение физической и духовной жизни . В другом исследо­вании, в противоположность этому, было показано, что только 7% детей ис­пользовали слово «бог» в ответах на вопросы и только 21 % косвенно указыва­ли на возможность сохранения жизни в раю или аду .

Психологическая защита от тревоги, вызываемой мыслью о смерти, у под­ростков обычно та же, что и у взрослых их ближайшего окружения, но чаще всего встречаются механизмы совладания в форме отвержения возможности умирания. Беспокойство о своей смертности у подростков имеет место, и взрослые должны пытаться его смягчать. На основании опроса 700 старше­классников, отвечавших на вопрос «Что тебе приходит на ум, когда ты дума­ешь о смерти?», A. Maurer (1966) выявил несколько различных реакций: осоз­навание, отвержение, любопытство, презрение и отчаяние.

Подросток, оказавшись рядом с умирающим сверстником, нередко ипо­хондрически фиксируется на своих телесных функциях и начинает жаловать­ся на воображаемые болезни. Смерть сверстника, свидетелем которой оказы­вается подросток, служит подтверждением его смертности. Сталкиваясь с мыслью о собственной кончине, он понимает, что не выполнит поставлен­ные жизненные цели, а это в свою очередь приводит к серьезной фрустрации.

В подростковом возрасте познавательные процессы практически соответ­ствуют таковым у взрослых, но их использование затрудняется переживани­ем интенсивных телесных изменений. К смерти относятся или как к фило­софской проблеме жизни, или как к вероятности, которая требует остерегаться

факторов риска. У некоторых подростков еще сохраняется детское представ­ление об обратимости смерти. Самоубийство подростку представляется воз­мездием, но одновременно и обратимым явлением. Он думает, что сможет наблюдать и радоваться печали своих родителей, которые будут терзаться, что плохо с ним обращались.

Работа выполнена при поддержке РГНФ, грант № 02-06-00184а.

Т. А. ГАВРИЛОВА

Обосновывается актуальность и значимость исследований возрастных и социокультурных аспектов танатической тревожности личности на этапе перехода от детства к взрослости. Проводится обзор зарубежных концепций и результатов эмпирических исследований тревоги и страха смерти подростков и юношей. Рассматриваются этические, инструментальные и теоретические проблемы изучения страха смерти. Представлены результаты эмпирического исследования уровня и факторной структуры этого феномена у 15–20-летних школьников и студентов Приморья.

Ключевые слова : страх смерти, взросление, подростки, юноши.

В последние годы стали заметны проблемы психологического неблагополучия молодого поколения, одной из которых - и, может быть, самой важной - выступает явное снижение ценности собственной жизни. Об этом свидетельствует увеличение количества детских и подростковых самоубийств, стремительно развивающаяся наркотизация и алкоголизация молодежи, повышение интереса к экстремальным формам проведения досуга, предпочтение виртуального мира реальному.

Современный молодой человек взрослеет в такой ситуации, когда его сознание с детства просто «бомбардируется» темой смерти. Смерть присутствует в его жизни повсеместно. Фильмы, книги, телепередачи изобилуют демонстрацией изощренных убийств и мучительных смертей. Тексты современной рок - и рэп-музыки также насыщены тематикой смерти и разрушения. Более всего переживания по поводу смертности актуализируются, естественно, новыми социальными реалиями: современные взрослеющие дети живут в ситуации беззащитности перед угрозой терроризма. А «старение» населения? Смертность в стране превышает рождаемость, и потому молодым чаще приходится жить в окружении старых людей, для которых тема смерти естественна и актуальна.

И это при всем том, что существует определенное табу на разговоры с детьми о смерти. Говорить с подрастающими детьми о смерти так же «щекотливо», как и о вопросах пола. Более того, в ситуации социально-экономического кризиса ослабели детско-родительские связи. Родители не просто не знают, как говорить с детьми на трудные экзистенциальные темы, - они порой не имеют ни сил, ни желания говорить с ними о чем-либо вообще. К тому же, если проблема полового воспитания и просвещения в настоящее время получила хоть какие-то научно обоснованные средства для ее решения, то проблема танатической пропедевтики еще даже и не осознана в педагогических кругах. В отечественной психолого-педагогической литературе, конечно, имеются отдельные разработки, касающиеся отношения детей и подростков к смерти. Однако эти разработки большей частью заимствованы из опыта западных коллег и относятся либо к проблемам терминально больных детей , либо к проблемам помощи ребенку в переживании горя утраты близкого человека .

Научно обоснованных рекомендаций и программ работы с «нормативными» группами подростков и юношей по проблемам конечности Я пока нет. Более того, в учебных пособиях по возрастной психологии в разделах о подростковом и юношеском возрастах при подробном описании содержания интеллектуального и личностного развития мы не находим никаких упоминаний об отношении взрослеющего человека к факту собственной смертности. В развитии у них абстрактно-логического мышления, рефлексии, самооценки и направленности на будущее почему-то не усматривается потенциальной способности к осознанию этого факта и введения проблематики смерти в контекст личностного развития. Если молодой человек начинает задумываться над тем, кем ему быть и каким ему быть в будущем, то он не может не осознавать и такого варианта, что его может и не быть вообще.

Отношение к смерти как в теоретическом, так и в эмпирическом плане довольно-таки широко исследовано в западной психологической науке. Начиная с 70-х гг. прошлого века получено огромное количество разнообразного по методологическим основаниям эмпирического материала о возрастных, социально-психологических и личностных особенностях страха смерти.

Одну из наиболее влиятельных концепций страха смерти сформулировал З. Фрейд , . Для него страх смерти является поверхностным выражением других, более глубоких страхов - страха кастрации и страха отделения. Логика З. Фрейда состояла в том, что, во-первых, бессознательное не знает смерти, так как оно ничего не знает об отрицании. Во-вторых, в опыте человека не может быть ни собственной смерти, ни того, что можно было бы уподобить опыту смерти, поэтому собственную смерть невозможно понять. В-третьих, отмечал он, невозможно вообразить себе собственную смерть, потому что когда мы стараемся это делать, все равно мы сохраняем себя как некого наблюдателя, видящего себя мертвым. Человеку, по З. Фрейду, присущ инстинкт смерти (Танатос), противоположный инстинкту жизни (Эросу). Широко известна фраза З. Фрейда - «...целью всякой жизни является смерть» . Можно сказать, что он исключал из спектра танатических чувств страх, настаивая на его вторичной природе. Первичным чувством по отношению к смерти для него было амбивалентное чувство притяжения и отталкивания.

Точка зрения З. Фрейда неоднократно оспаривалась и его последователями (М. Клайн), и - в наибольшей степени - экзистенциалистски ориентированными учеными (Э. Беккер) , которые доказывали, что страх смерти является наиболее базисной движущей силой активности индивида и общества.

Это положение применительно к онтогенезу развивал И. Ялом , который вслед за М. Клайн, О. Ранком, А. Адлером и другими был поражен странной инверсией «первичностей» у З. Фрейда. И. Ялом обнаружил теоретические и личностные причины такой инверсии; обобщая свои клинические наблюдения и немногочисленные работы других исследователей, он пришел к заключению, что дети глубоко озабочены смертью, и эта озабоченность возникает в гораздо более раннем возрасте, чем принято думать. Более того, И. Ялом утверждал, что переживания детей по поводу смерти оказывают далеко идущее воздействие на их развитие - гораздо большее, чем переживания по поводу сексуальных проблем.

Следующий подход основан на эмпирических данных, он развивается в рамках теории социального научения (Р. Кастенбаум) . В соответствии с этим подходом страх

Смерти является результатом научения и его следует рассматривать в контексте общей стратегии совладания индивида с угрозами разного рода. Р. Кастенбаум предполагает, что трудности в совладании с проблемой смерти проистекают не только из темы смерти самой по себе, но и из тех сложностей, которые возникали у индивида по ходу его возрастного научения. Являясь одним из наиболее авторитетных танатопсихологов, Р. Кастенбаум критически относится к фрейдистски и экзистенциально-ориентированным концепциям, как к недостаточно эмпирически обоснованным.

Упрек в эмпирической необоснованности фрейдистской и экзистенциалистской концепции достаточно традиционен. Обобщение клинических случаев и саморефлексии вряд ли может претендовать на репрезентативность и надежность заключений. Вместе с тем систематическое исследование каких бы то ни было страхов - а тем более тревог по поводу смертности - всегда сопряжено с целым рядом трудностей. Наиболее серьезной из них является этическая проблема.

Как можно спрашивать о тревожных переживаниях испытуемого, особенно детского и подросткового возраста, без создания у него состояния эмоционального дискомфорта? Нельзя не согласиться с мнением Х. Вэсс , что исследователи страха смерти у детей и подростков должны больше ориентироваться на косвенные методы получения информации, например, на анализ взрослыми своих детских переживаний или систематические повседневные наблюдения. А в тех случаях, когда применяются методы прямого опроса, они должны проходить в условиях «сочувствующего внимания», с контролем за состояниями детей на всем протяжении ситуации исследования. При этом не стоит забывать тот факт, что обсуждение тревог может оказывать иногда не столько психотравмирующее, сколько психотерапевтирующее влияние. В свое время Г. Фейфель, изучая установки безнадежно больных людей на близость смерти, был удивлен тем, что большинство пациентов не продемонстрировали реакции избегания интервьюирования и охотно говорили о своих мыслях и чувствах по отношению к смерти. «Некоторые из них, - пишет он, - даже благодарили людей, проводивших исследование, за то, что получили возможность высказать свои мысли о смерти» .

Другой трудностью в проведении систематического эмпирического исследования страха смерти является проблема методических средств. Для изучения неосознаваемого страха смерти обычно применяют традиционные проективные инструменты (ТАТ, тест Роршаха, ассоциации, незавершенные предложения, тахистоскопические проекции и кожно-гальваническую реакцию). Для измерения осознаваемого страха исследователи поначалу использовали грубо сконструированные шкалы самоотчета, состоящие из прямых вопросов. Впоследствии были сделаны разработки более

Валидных и надежных методик исследования. К их числу относят Шкалу Страха смерти (Death anxiety Scale - DAS) Д. Темплера . Этот опросник включает 15 вопросов, предполагающих дихотомические ответы. Он получил наибольшее распространение и признание в мире. К настоящему времени насчитывается около 20 работ, посвященных проверке его психометрических характеристик. Он адаптирован к арабской, испанской, индийской, китайской, корейской, немецкой, японской популяциям. Нами была предпринята работа по его адаптации в русскоязычном варианте .

С инструментальной проблемой тесно связана проблема содержания и структуры страха смерти. Целый ряд исследователей придерживаются мультикомпонентного подхода к этому феномену. Это направление впервые оформилось в работах Г. Фейфеля,

Который рассматривал такие аспекты страха смерти, как прекращение боли и несчастья, воссоединение с близкими, потеря контроля, наказание и одиночество. Начало психометрически ориентированному подходу было положено в связи с оценкой факториальной структуры DAS. В многочисленных исследованиях разнообразных по полу, возрасту, жизненному опыту и сфере занятости выборок испытуемых помимо специфических для тех или иных групп факторов DAS были обнаружены общие.

Были выделены четыре таких фактора . Первый (главный) связывают вместе когнитивные и аффективные реакции на смерть (когнитивно-аффективный компонент). Второй Фактор фокусируется на физических изменениях, реальных и/или ожидаемых, которые сопровождают смерть и серьезную болезнь (беспокойство по поводу физических деформаций). Третьим Фактором явилось осознание неостановимого течения времени, которое может сжимать будущее и расширять прошлое (фактор осознания времени). Четвертый Включает боль и стресс, актуальные и/или ожидаемые, приносимые хронической или неизлечимой болезнью (озабоченность болью и стрессом).

Р. Лунетто и Д. Темплер, обобщая данные широкомасштабных проектов, пришли к выводу, что общий балл по DAS редко показывает значимые групповые различия. Испытуемые различных категорий больше отличались отдельными компонентами страха смерти.

Помимо инструментальных трудностей в изучении страха смерти отметим также, что этот феномен подвержен влиянию социокультурных и ситуационных факторов. Этничность, социально-экономический статус, личный опыт достаточно сильно влияют на уровень и структуру озабоченности людей темой смерти. Поэтому данные, полученные в одном исследовании, можно обобщать только с большой осторожностью. Например, Х. Вэсс, обобщая данные многочисленных работ по изучению детских страхов смерти, обращает внимание на то, что большинство полученных выводов относится к белым детям среднего класса . Она отмечает, что солидные сравнительные исследования страхов детей, живущих в разных обстоятельствах, пока не проводились.

Последнее обстоятельство нашло свое отражение в полемике по проблеме страха смерти в период взросления. Проблема состоит в том, что в одних исследованиях подростково-юношеский возраст предстает как наиболее охваченный переживаниями по поводу человеческой смертности, а в других - как наиболее равнодушный к этому. Идея о том, что переходный возраст не чувствителен к страху смерти, была теоретически обоснована Д. Элкиндом . Анализируя выделенный Ж. Пиаже феномен эгоцентризма детского мышления, он выдвигает положение о том, что в своеобразной форме эгоцентризм сохраняется еще и в период взросления. Последствия этого эгоцентризма он усматривает в своеобразной психодинамике взросления, в которой

Помимо других, в частности, обнаруживается феномен «личного мифа» - вера взрослеющего в собственную уникальность и бессмертность: «смерть случится с другими, но не с ним» .

Убежденность в собственном бессмертии наиболее характерна, по Д. Элкинду, для раннего взросления (12– 15 лет) и уменьшается к 15–16-летнему возрасту по мере укрепления формально-операционального мышления и того, что М. Эриксон называл «интимностью», в которой молодой человек открывает, что и другие люди имеют чувства, похожие на его собственные. В подростковой вере в собственную неуязвимость Д. Элкинд видит не столько негативный, сколько позитивный аспект - эта вера придает

Силу подростковому Я и тем самым становится средством успешности перехода от детства к взрослости.

Концепция Д. Элкинда в свое время получила достаточно широкое признание в западной науке. Вслед за ним многие психологи стали рассматривать веру подростков в собственную неуязвимость типичным явлением развития и необходимым условием успешного перехода от детства к взрослости . В последние годы, однако, этот тезис все чаще подвергается сомнениям. Клинические данные и результаты исследований, на которые опирался Д. Элкинд, оцениваются как небезупречные с социокультурной точки зрения. Так, Н. Рюкер и В. Грин называют выводы Д. Элкинда артефактом американской субкультуры экономически благополучных 1960-х годов . Они приводят данные о том, что концепция неуязвимости неуместна не только в субкультурах бедности и насилия, но и в современном американском обществе в целом как в стране наибольшего насилия среди всех стран индустриального мира.

Зависимость распространенности страха смерти среди взрослеющих детей от конкретно-исторического времени была замечена А. М.Прихожан . Изучая содержание страхов и тревог у российских детей разного возраста, она, в частности, обнаружила, что в период стабильных 1979–1982 гг. ни младшие школьники, ни подростки, ни юноши не вербализовали страхов смерти. В период начала социальной реформации в России 1989–1992 гг. эти страхи оказались характерны для 13–14-летних девочек, а в 1996–1997 гг. они обнаруживались и у 11–12-летних мальчиков.

Некоторые аналогии с концепцией неуязвимости можно обнаружить в идее о вере в собственную исключительность, высказываемой известным психотерапевтом И. Яломом . Рассматривая клинические и эмпирические данные об отношении к смерти в детском возрасте, он выделяет две базисные стратегии психологической защиты против ужаса смерти - веру в собственную исключительность и существование конечного спасителя, - которые квалифицирует как разновидность защитного механизма отрицания. Вера в собственную исключительность, как и у Д. Элкинда, также связывается с эгоцентризмом, но с эгоцентризмом несколько иного рода. Для И. Ялома это - эгоцентризм, который возникает в самом начале жизни, когда Я представляет собой «вселенную» и любая прихоть удовлетворяется без малейшего усилия со стороны индивида. Именно это эмбриональное состояние переполняет человека ощущением собственной исключительности, и он использует воспоминание об этом ощущении как щит против страха смерти .

Таким образом, он ставит психодинамику, а не интеллект в центр понимания того факта, что взрослеющие дети (и не только они) ведут себя так, как будто они бессмертны. При этом И. Ялом не склонен рассматривать взросление как толерантное к страху смерти. С его точки зрения, на этапе перехода от детства к взрослости этот страх проявляется более открыто по сравнению с предыдущими и последующим возрастами. И. Ялом объясняет это тем, что в пубертате происходит слом сложившихся стратегий

Отрицания и поиск новых альтернативных путей сосуществования с фактом смерти.

Более высокий по сравнению с другими периодами жизни уровень страха смерти в подростковом и юношеском возрасте обнаруживается и в специальных эмпирических исследованиях, проведенных различными американскими психологами , , – . Вместе с тем авторы даже достаточно солидных изданий по танатопсихологии до сих пор отказывают возрастам взросления в озабоченности беспокойством по поводу

Смерти. Так, например, известный специалист по проблемам отношения к смерти в детском возрасте Х. Вэсс пишет, что повышенный страх смерти наиболее типичен для младшего школьного возраста, а взрослеющие дети обычно считают смерть слишком далекой, чтобы о ней беспокоиться . Противоречивость мнений западных исследователей о степени охваченности страхом смерти подростков и юношей в немалой мере связана с недостаточной эмпирической изученностью данной проблемы .

Эта недостаточность в полной мере обнаруживается и в России , . Наиболее известны работы психотерапевта А. И.Захарова , который обобщил результаты своих клинических наблюдений о возрастной динамике страха смерти. В частности, он считает, что в норме страх смерти должен быть переработан сознанием к семи годам, что должно указывать на более высокий уровень психического развития ребенка, возрастание роли самосознания, ценность и прочность Я в динамике свершений, приобретения все новых и новых знаний о себе и окружающих . Если страх смерти к младшему школьному возрасту не уменьшается, то это рассматривается как искажение психического развития, возникновение невроза. Таким образом, по логике А. И.Захарова, взрослеющие дети в норме должны быть мало озабочены переживаниями по поводу конечности собственной жизни.

Резюмируя изложенное выше, приходится признать, что проблема страха смерти у подростков и юношей пока остается весьма запутанной. Статус этих страхов с точки зрения психического и психологического (И. В.Дубровина) здоровья не совсем ясен . Это делает необходимым специальные эмпирические исследования, основанные на достаточно выверенной методологии и разнообразной социокультурной базе.

ЭМПИРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Уровень страха смерти 15–20-летних

В рамках межрегионального проекта изучения танатических переживаний личности на этапе перехода от детства к взрослости мы проводили исследование страха смерти. К настоящему времени получены результаты предварительного этапа, целью которого была адаптация и изучение возможностей использования на взрослеющих детях уже упоминавшейся выше Шкалы Страха смерти, а также ориентировка в уровнях и структуре страха смерти, соотнесение с данными близких по методологии англо-американских работ.

Изучение уровней страха смерти проводилось на выборке, состоящей из 13– 16-летних школьников (N =649), проживающих в Приморском крае (N =362, из них - 179

Девушек и 183 юноши) и Самарской области (N =287, из них - 173 девушки, 114

1 Юношей) . Им было предложено ответить на вопросы DAS, а также оценить по

Четырехбалльной шкале состояние своего здоровья, религиозность и удовлетворенность

Жизнью. Результаты опроса были подвергнуты сравнительному и факторному анализам,

Благодаря чему выявились возрастные, гендерные и региональные различия в уровнях

Страха смерти, а также его факторная структура.

Возрастные, гендерные и региональные различия

При анализе средних показателей страха смерти у младших (13–14 лет) и старших (15–16 лет) подростков значимых различий не обнаружилось.

При анализе гендерных различий выявилась особенность, прослеживаемая практически во всех англо-американских исследованиях, в которых использовались различные методики: девушки демонстрируют более высокий по сравнению с юношами уровень страха смерти (T =4,8 при P =0,000) , .

Д. Темплер с коллегами в 1971 г. представили данные о средних значениях и стандартных отклонениях среднего балла по DAS для американских подростков . Более поздних данных подобного рода нами обнаружено не было. Возможно, спустя 30 лет и на изменившемся историческом фоне они были бы другими, но все-таки хотелось бы обратить внимание на то, что наши данные указывают на более высокий уровень страха смерти и у юношей, и у девушек (см. табл.). Эта особенность представляется очень важной для понимания социокультурных различий и подтверждает полезность широкомасштабных межрегиональных проектов.

Региональные различия в уровне страха смерти зафиксированы и внутри российской выборки: он оказался значимо выше у приморских подростков по сравнению с самарскими (T =4,20 при P = 0,000); это прослеживается и у девушек (T =3,04 при P =0,003), и у юношей (T =3,93 при P =0,000).

Средний балл по DAS у юношей слабо позитивно коррелирует с самооценкой религиозности (R =0,196 при P =0,006). У девушек не выявилось значимых корреляций среднего балла по DAS ни с одним из выделенных нами параметров (самооценки состояния здоровья, религиозности, удовлетворенности жизнью).

Факторная структура и корреляции страха смерти

Для изучения содержания страха смерти DAS была преобразована в формат, предполагающий четыре варианта ответа («да, это так», «скорее, это так», «скорее, это не так» и «нет, это не так»). Ответы были подвергнуты компонентному факторному анализу с варимакс-ротационной процедурой.

В результате в каждой региональной выборке было выделено по пять факторов, объясняющих 56,2% (Приморье) и 55,9% (Самара) вариаций. Четыре из этих факторов имели общее содержание, остальные были признаны специфическими. Общность содержания входящих в факторы переменных позволила сделать заключение о наличии общеспецифических факторов, характеризующих структуру страха смерти у 13–16-летних подростков.

Первый фактор, охвативший 17,7 % (Приморье) и 16,8% (Самара) вариаций, составили пункты: «я по-настоящему боюсь, что со мной может случиться сердечный приступ» (0,66 и 0,76), «мне страшно думать о том, что мне может понадобиться

Хирургическая операция» (0,63 и 0,63), «я очень боюсь

Умереть» (0,66 и 0,68), «я вздрагиваю, когда слышу разговоры о третьей мировой войне») (0,60 и 0,54). Этот фактор был назван Страхом неожиданной смерти .

Во второй фактор, описывающий 11,9 и 11,1% вариаций, вошли пункты: «я не очень-то боюсь заболеть раком» (–0,7 и –0,64), «я совсем не боюсь умереть» (–0,51 и –0,62) и «я боюсь мучительной смерти» (0,60 и 0,48). Этот фактор был определен как Страх мучительной смерти .

Третий фактор (10,8 и 10,6 % вариаций) объединил пункты: «я часто расстраиваюсь от того, что время летит так быстро» (0,79 и 0,75), «я часто думаю, как в действительности коротка жизнь» (0,77 и 0,67), «тема жизни после смерти сильно волнует меня» (0,45 и 0,51). Эти пункты объединяет Осознание времени . Надо отметить, что этот фактор оказался единственным, который совпал с факторной структурой DAS, выделенной в работах Р. Лунетто с коллегами .

В четвертый фактор (8,2 и 9,5 % вариаций) вошли пункты: «мысли о смерти никогда не посещали меня» (–0,74 и –0,73) и «мысли о смерти редко приходят мне в голову» (–0,70 и –0,71). Он был отнесен к Когнитивному компоненту Страха смерти.

При возрастном, гендерном и региональном сравнениях были обнаружены значимые различия в факторной структуре страха смерти. Так, 13–14-летние высказывали большую озабоченность страхом неожиданной смерти (T =4,9 при P =0,000) и меньшую озабоченность страхом мучительной смерти (T =2,66 при P =0,008) и осознанием времени (T =2,37 при P =0,018). Девушки чаще, чем юноши, сообщали об озабоченности аффективными компонентами страха смерти: о страхах неожиданной (T =4,63 при P = =0,000) и мучительной смерти (T =2,15 при P =0,032). Приморские подростки чаще самарских отмечали у себя страх неожиданной смерти (T =4,51 при P =0,000).

При корреляционном анализе в содержании страха смерти у девушек выявились слабая связь самооценки удовлетворенности жизнью со страхом неожиданной смерти (R =0,21 при P =0,001) и когнитивным компонентом (R =–0,30 при P =0,000): девушки, удовлетворенные жизнью, больше страшатся неожиданно умереть и реже размышляют по поводу смерти. У юношей обнаружилась слабая позитивная связь самооценки религиозности и осознания времени (R =0,27 при P =0,000).

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ И ВЫВОДЫ

В зарубежных исследованиях обнаруживаются противоположные подходы к пониманию связи страха смерти и психологически здорового взросления. Хрестоматийное положение о личной неуязвимости как черте подросткового самосознания все чаще оспаривается на примере клинических и эмпирических фактов. Вместе с тем отмечается недостаток эмпирически обоснованных данных. Сложность систематических исследований страха смерти связана с этическими и инструментальными проблемами.

Исследование озабоченности приморских и самарских подростков страхом смерти показало, что девушки обнаруживают более высокий его уровень. Оказалось также, что у них более выражена аффективная сторона переживаний по поводу смерти. Эта особенность обнаруживается в многочисленных зарубежных исследованиях; по-видимому, она связана с социальными санкциями на более открытую вербализацию

Женщинами состояний беспомощности. У юношей страх смерти проявляется в более интеллектуализированной форме и имеет тенденцию быть связанным с самооценкой религиозности. Кстати, значимых различий в самооценках религиозности между юношами и девушками обнаружено не было. Исследование показало также наличие некоторых возрастных различий в выраженности страха

Смерти. Если по уровню этого страха 13–14-летние подростки не отличались от 15–16-летних, то по его содержанию такие отличия имелись: младшие подростки сильнее выражали страх неожиданной смерти, а более старшие - страх мучительной смерти и осознание времени.

По некоторым данным , у взрослых удовлетворенность жизнью позитивно коррелирует со страхом смерти. В нашей работе подобная тенденция обнаружилась только у девушек. Может быть, это объясняется особенностями эмпирической выборки, а возможно, что в этом отражаются возрастные особенности переживаний личности по поводу смерти.

Проделанная работа подтверждает актуальность и значимость теоретических и эмпирических исследований страха смерти у подростков и юношей. Необходимы более масштабные и дифференцированные исследовательские проекты. Понимание и коррекция многих современных проблем взросления, например рискованного или суицидального поведения, не могут быть исчерпывающими без учета танатической тематики.

1. Андреева А. Д . Как помочь ребенку пережить горе // Развивающие и коррекционные программы для работы с младшими школьниками и подростками: Книга для учителя / Под ред. И. В.Дубровиной. М.; Тула, 1993. С. 76–99.

2. Гаврилова Т. А . Экзистенциальный страх смерти и танатическая тревога: методы исследования и диагностики // Прикладная психол. 2001. № 6. С. 1–8.

3. Дубровина И. В . Образование и психологическое здоровье детей // Региональная служба

Практической психологии. Опыт работы и перспективы развития: Материалы науч.-практ. семинара. Самара, 2002. С. 5–8.

4. Захаров А. И . Детские неврозы. СПб.: Респекс, 1995.

5. Исаев Д. Н . Психосоматическая медицина детского возраста. СПб.: Спец. лит-ра, 1996.

6. Прихожан А. М . Тревожность у детей и подростков: психологическая природа и возрастная

Динамика. М.: Моск. психолого-соц. ин-т; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2000.

7. Фейфель Г . Смерть - релевантная переменная в психологии // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: Апрель Пресс; ЭКСМО-Пресс, 2001.

8. Фрейд З . Мы и смерть // Рязанцев С. Танатология. СПб.: Восточноевропейский ин-т

Психоанализа, 1994. С. 5–25.

9. Фрейд З . По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Психология бессознательного /

Сост. М. Г. Ярошевский. М.: Просвещение, 1989. С. 382–424.

10. Ялом И . Экзистенциальная психотерапия. М.: Независимая фирма «Класс», 2000.

11. Alexander I. , Adlerst ein A . Affective responses to the concept of death in a population of children and early adolescence // J. Gen. Psychol. 1958. V.93. P.67–77.

12. Becker E . The denial of death. N. Y.: Free Press, 1973.

13. Bond C. W . Religiosity: Age, gender and death anxiety.1994.

14. Elkind D . Egoсentrism in adolescence // Child Devel. 1967. V.13. P.127–413.

15. Firestone R. W . Individual defences against death anxiety // Death Studies. 1993. V.17(6). P. 497– 515.

16. Kastenbaum R . Death fears and anxiety // Kastenbaum R., Kastenbaum B. (eds). Encyclopedia of

Death. Phoenix, Ariz: Oryx Press, 1989. P.80–84.

17. Kastenbaum R . Theory, research, and application: Some critical issues for tanatology // Omega. J. Death and Dying. 1987–1988. V.18. P.397– 410.

18. Koocher G. R . et al. Death in normal children and adolescents // Psichiatria Clinica. 1976. V.9. P.220–226.

19. Lonetto R ., Templer D. I . Death anxiety. N. Y.: Hemisphere, 1986.

20. McCarthy J. B . Death anxiety: The loss of self. N. Y.: Gardner Press, 1980.

21. McNail J. N . Adolescence and death // Kastenbaum R., Kastenbaum B.(eds). Encyclopedia of Death. Phoenix, Ariz: Oryx Press, 1989. P.5–11.

22. Orbach I . et al. Fear of death in suicidal and nonsuicidal adolescent // J. Abnorm. Psychol. 1993. V.102(4). P. 553–558.

23. Rucker N ., Green V . The myth of the invulnerable self of adolescence // Am. J. Psycho-analysis. 1995. V. 55. N4. P.369–379.

24. Templer D. I ., Ruff C. F ., Franks C. M . Death anxiety: Age, sex and parental resemblance in diverse population // Devel. Psychol. 1971. V.4. P.108.

25. Wass H . Death in the lives of children and adolescents // Wass H., Neimeyer R. A. (eds). Dying: Facing the Facts. Philadelfia: Taylor & Francis, 1995. P.269–301

Поступила в редакцию 27. I 2003 г.

1 Обследование подростков в Самаре и Самарской области проводилось в сотрудничестве с

Т. Н. Клюевой и В. Э. Пахальяном.

71 ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ